Архивариус, или Игрушка для большой девочки. Переиздание - стр. 44

Архивариус мельком взглянул на ее еще не просохшее лицо, пряди обвисших волос, потемневшую тонкую кофту, молча вылез из-за стола, поставил ближе к огню плетеное кресло необъяснимого цвета и, так же молча, кивнул ей на него. Затем взял замызганной рукавицей закопченный чайник, повесил его над горящими поленьями на крюк и, отойдя к полке, стал разыскивать чашки.

– Есть у вас здесь хоть что-нибудь напоминающее одежду. Надо же мне переодеться, хотя у вас и тепло, – услышал он ее голос.

Архивариус повернулся, чтобы показать ей на лестницу ведущую в спаленку и онемел. Ксения стояла на нижней ступени лестницы босиком, стаскивая с головы последний фрагмент одежды – кофту, чтобы развесить ее на перилах. Молодое, стройное тело, освещалось красноватыми всполохами каминного огня. Он уже совсем непроизвольно соскользнул взглядом по ее мокрым, кажущимся черными, волосам, по четкому контуру ее груди, бедрам, к лодыжкам и, не поднимая более глаз, отвернулся.

– Ну, и как? – спросила Ксения, хотя все это время стояла к архивариусу боком и головы не поворачивала.

Он с минуту молчал, освобождая на столе место для чашек, потом глухим голосом объяснил, что там, на постели, в спальне, что наверху, лежит халат – старенький, но чистый, он его недавно стирал. Если окажется большим можно закатать рукава.

Он слышал, как она прошлепала голыми пятками по ступеням. Возилась недолго. Минуту спустя снова скрипнула лестница. Шаги, на этот раз, были медленными. Архивариус невольно повернул голову. Конечно, эта дрянная девчонка застегнула только верхние пуговицы длинного халата и шагала нарочито медленно, выставляя напоказ стройные, крепкие ноги. Шелковистая кожа на бедрах, в свете полыхающих дров, казалась с медным отливом.

– Одежду повесь на спинку стула, перед огнем, да не сожги, – буркнул он, снова уткнувшись носом в бумаги.

– Да уж соображу как-нибудь. Кстати, времени то много?

Архивариус взглянул на старенький будильник на дальнем углу стола.

– Скоро десять.

– Одежда высохнуть не успеет. Придется спать здесь, у вас. Автобусы уже не ходят.

Аргумент был явно липовый, но Корнилыч промолчал.

Он уставился в страницу рукописи, попытался вернуться мыслями к той позиции, на которой его оборвала бродяжка, но никак не мог понять их смысла. Потом все-таки поднял голову и буркнул:

– У меня много работы. Можешь устраиваться наверху, я, если что, прилягу здесь,– он попытался вновь углубиться в изучение бумаг, но почувствовал ее приближение, ее дыхание, ее едва ощутимое прикосновение к своей взлохмаченной давно нечесаной шевелюре.

– Здесь вам, вероятно, будет холодно. Тепло дольше сохраняется в верхних помещениях, по законам физики. Вы ведь когда-то учились в школе? Или в прошлом веке такой дисциплины не было? – прошелестел ее голос.

Архивариус оторвался от бумаг и посмотрел куда-то мимо Ксении.

– Попей чаю и ложись, мне нужно работать.

– Не хочу я вашего чаю, – оборвала Ксения.

– Надень тапки, простынешь, – не оборачиваясь, добавил Корнилыч.

– И пусть, – буркнула Ксения.

Архивариус пожал плечами и принялся что-то яростно писать в своих бумагах. Он слышал, как девчонка бродила по комнате, как подбросила дров в камин, как, наконец-то, поднялась наверх, как скрипнула старая тахта. Бедолага очертя голову ринулся в поток цифр, сведений, доносов, протоколов, но присутствие постороннего человека отвлекало. Каждый шорох, вздох, стук сбивали его с толку, и смысл прочитанного ускользал, и приходилось начинать все сначала. Процесс напоминал сизифов труд.