Архив - стр. 33

Тут повторяется то же самое. Мне приходится оставить выпечку у 4А, В и С. Но, когда я понуро ухожу от 4D, дверь внезапно открывается, и меня окликают:

– Юная леди.

Я оборачиваюсь и вижу пышнотелую женщину, которая, стоя в прямоугольном дверном проеме, напоминает объемистый каравай на противне. В руке она держит наш маффин.

– Как вас зовут? И что это за милый маленький подарок? – Кекс в ее пухлой ладони похож на яйцо маленькой птички в гнезде.

– Маккензи, – я шагаю ей навстречу, – Маккензи Бишоп. Мы с родителями только переехали в квартиру 3F и хотим снова открыть кофейню на первом этаже.

– Что ж, рада знакомству, Маккензи. – Она заключает мою ладонь в своей. Она вся состоит из низкого гула, колокольного звона и звука разрываемой ткани. – Меня зовут мисс Анджели.

– Приятно познакомиться. – Выждав приличное время, я вежливо высвобождаюсь от ее пожатия.

И тут я слышу это. От этого звука по коже бегут мурашки. За живой стеной, которую представляет собой мисс Анджели, я слышу слабенькое мяуканье, затем кошка обнаруживает небольшое пространство между ног мисс Анджели и проскальзывает наружу, в холл. Я отскакиваю в сторону.

– Джеззи! – зовет ее мисс Анджели. – Джеззи, ну-ка вернись!

Маленькая черная кошка, отойдя подальше, чтобы до нее нельзя было дотянуться, оценила взглядом свою необъятную хозяйку. А потом повернулась ко мне.

Боже, как же я ненавижу кошек!

На самом деле я ненавижу к ним прикасаться. Как и к любым животным, по одной и той же причине: они такие же, как люди, только в сто раз хуже. Только инстинкты и никакого сознания, эмоции и никакой логики – они для меня – живая сенсорная бомба, обернутая мехом.

Мисс Анджели выбирается из дверного проема и чуть не падает на Джеззи, а та как назло бежит в мою сторону. Я съеживаюсь и отступаю, выставив корзину с маффинами, как щит.

– Плохая киса! – рычу я сквозь зубы.

– Она такая лапочка, моя Джеззи! – Мисс Анджели наклоняется, чтобы подобрать кошку, которая то ли прикидывается дохлой, то ли в самом деле парализована страхом, и я успеваю увидеть часть квартиры за спиной ее хозяйки.

Каждый сантиметр пространства, на который можно пристроить, положить, повесить хоть какую-нибудь вещь, занят антиквариатом. Мой мозг пронзает единственная мысль. Зачем кому-то могло понадобиться собрать столько старья?

– Вам, похоже, нравятся старинные вещи, – закидываю я удочку.

– О да, – выпрямляется она. – Я – коллекционер.

Джеззи висит у нее под мышкой, как модная пушистая сумочка.

– По образованию я – историк искусства, – уточняет мисс Анджели. – А тебе, Маккензи, нравятся старинные вещи?

«Нравятся» – неподходящее слово. Они полезны, поскольку, в отличие от новых вещей, хорошо впитывают воспоминания.

– Мне нравится Коронадо, – я незаметно продолжаю гнуть свою линию. – Его ведь тоже можно назвать старинным, не так ли?

– Совершенно верно. Это чудесное место. Его возвели больше века назад, хотя в это трудно поверить. Он полон историй, наш Коронадо.

– Кажется, вы немало о нем знаете.

Мисс Анджели заколебалась.

– В таком месте, как это, никто не может знать всего. Фрагменты мозаики, обрывки историй, слухи и байки… – Она замолкает.

– Правда? – Я воспряла духом. – И даже что-то необычное?

И тут, опомнившись, что могу спугнуть собеседницу таким энтузиазмом, я добавляю: моя подруга убеждена, что в подобном доме с секретами должны водиться привидения и кишеть скелеты в шкафах.