Архитектура для начинающих - стр. 49
– А если посмотреть внимательнее, то становилось понятно, что все деревья вокруг них – это тоже полусказочные персонажи. Полулюди, полу– что-то еще. Старый дуб, такой сурьезный, кряжистый мужичище с задумчивым взглядом. Хулиганского вида кусты и скромно-осуждающие Нимфу приличные девушки березки и липы. А солнце на самом деле не просто светит, а ловит Нимфу шелковой сетью. И непонятно, какой из двух миров более реален – тот, в котором мама ведет сына в школу, или другой, который никто, кроме сына, не видит. Но от этого он не становится ненастоящим. Он есть – этот мир, и они не видят нас, они живут рядом, не ощущая людей и их города, – рассказывая, Рита не заметила, как машина уже подкатила к вытянутой, гигантской коробке гипермаркета. – Эту картину написал мой дедуля, и она очень долго висела у нас дома, даже когда мы переехали в малосемейку. Можно сказать, что я рассматривала ее шестнадцать лет подряд и взрослела вместе с ней. Мы все рассматривали ее, и каждый видел нечто свое, помимо общего. Я думаю, мама с папой намного раньше меня заметили их собственное сходство с нарисованными персонажами. В разные годы они относились к ним по-разному. Мы даже менялись этим персонажным ощущением.
– Как это? – Ольга, наконец, обретает дар речи. Рассказ Риты захватил ее настолько, что она тоже не заметила, как успела довести машину по совершенно незнакомому маршруту до пункта назначения.
– К примеру, изначально Нимфа – это моя мама, какой увидел ее мой папа, которого его мама упорно вела по жизни в нужном направлении. Задумчивый дуб, это мой дед в период созерцания. А потом, гораздо позже, мальчик – это я, я вижу мир иначе. Вижу живые деревья, хулиганское солнце, а моя мама упорно ведет меня в «правильный» человеческий, где всё это только фантазии и глупости. Мой папа становится задумчивым, статичным дубом…
– А… Нимфа? – все же решается спросить Ольга. Любопытство перевешивает.
Рита грустно улыбается и пожимает плечами.
– Она не видит мальчика, она случайно здесь, проездом, мимоходом, и ей нет до этого мира никакого дела.
– Где сейчас эта картина? Я бы хотела ее увидеть.
На что Рита только отрицательно качает головой.
– Одна интеллигентная дама изодрала ее в клочья.
– Совсем? – удивляется Ольга и едва верит.
– В конфетти.
– В творческом экстазе?
– Если бы! В приступе праведного гнева.
– О, как!
– Картину нарекли дьявольской иконой, и в топку.
– Жуть!
– Не говори.
Ольга смотрит на Риту, Рита глядит в ответ. Мир вокруг странен, непривычен.
Диана провалилась на вступительных экзаменах, но возвращаться к родственникам в Городок была не намерена, устроилась на тот из московских хлебзаводов, где предоставляли общежитие. – «Я не сдамся! Не дождетесь!» – твердила она воображаемой приемной комиссии. У проходной ее неизменно встречал долговязый Кеша с любовью в глазах. Он поступил, что называется, не парясь, но только не представлял теперь жизни без непоступившей иногородней Дианы. – «Без тебя моя формула жизни не имеет ни решения, ни смысла» – говорил он. Диана соглашалась, не соглашалась, а все без толку, ибо она была уже смертельно им больна. Близость принесла щемящую нежность, невесомость, чувство полета. Жизненная неопределенность выбивала почву из-под ног, и этот же факт позволял воспарить над земным и привычным, вынуждая искать свои собственные решения древних формул созидания, создания одного на двоих теперь мира.