Архипелаг ГУЛАГ - стр. 121
Все смеялись над ним…
Виктор Алексеевич, белобровый, простоватый, с намозоленными руками, получив варёную картошку от своей злополучной матери Пелагеи, угощал нас, не деля на твоё и моё: «Кушайте, кушайте, товарищи…»
Он застенчиво улыбался. Он отлично понимал, как это несовременно и смешно – быть императором всероссийским. Но что делать, если выбор Господа остановился на нём?!
Вскоре его забрали из нашей камеры[69].
Под первое мая сняли с окна светомаскировку. Война зримо кончалась.
Было как никогда тихо в тот вечер на Лубянке, ещё пасхальная неделя не миновала, праздники перекрещивались. Следователи все гуляли в Москве, на следствие никого не водили. В тишине слышно было, как кто-то против чего-то стал протестовать. Его отвели из камеры в бокс (мы слухом чувствовали расположение всех дверей) и при открытой двери бокса долго били там. В нависшей тишине отчётливо слышен был каждый удар в мягкое и в захлебывающийся рот.
Второго мая Москва лупила тридцать залпов, это значило – европейская столица. Их две осталось невзятых – Прага и Берлин, гадать приходилось из двух.
Девятого мая принесли обед вместе с ужином, как на Лубянке делалось только на 1 мая и 7 ноября.
По этому мы только и догадались о конце войны.
Вечером отхлопали ещё один салют в тридцать залпов. Невзятых столиц больше не оставалось. И в тот же вечер ударили ещё салют – кажется, в сорок залпов, – это уж был конец концов.
Поверх намордника нашего окна и других камер Лубянки, и всех окон московских тюрем, смотрели и мы, бывшие пленники и бывшие фронтовики, на расписанное фейерверками, перерезанное лучами московское небо.
Борис Гаммеров – молоденький противотанкист, уже демобилизованный по инвалидности (неизлечимое ранение лёгкого), уже посаженный со студенческой компанией, сидел этот вечер в многолюдной бутырской камере, где половина была пленников и фронтовиков. Последний этот салют он описал в скупом восьмистишьи, в самых обыденных строках: как уже легли на нарах, накрывшись шинелями; как проснулись от шума; приподняли головы, сощурились на намордник: а, салют; легли
Теми самыми шинелями – в глине траншей, в пепле костров, в рвани от немецких осколков.
Не для нас была та Победа. Не для нас – та весна.
Глава 6
Та весна
Русские пленники, ровесники Октября. – Как они возвращались. – Что пережили. – Родина изменила им трижды. – Как мы поддаёмся предвзятому. – Откуда столько изменников? – Непризнание плена. – Выходы военнопленного. – Шпионы на час. – Наказание самым верным. – Проверочно-фильтрационные лагеря. – «Эх, если б я знал!»
Биография генерала А. А. Власова. – Добровольные противосоветские формирования первых лет войны. – Боязнь Гитлера создать русские вооружённые силы. – Агитационные поездки Власова. – Просоюзнические надежды власовцев. – Боевые эпизоды власовцев. – Всадник гонит пленника. – Судьба бригады из Локтя Брянского. – Согласие на русские дивизии осенью 1944. – Комитет Освобождения Народов России, пражский манифест. – Первые и последние действия 1-й и 2-й русских дивизий. – Непонимание Запада. – Тщетная капитуляция. – Судьба остатков. – Выдача казаков Англией. – Рузвельт и Черчилль?.. – Английские концлагеря. – Общее о власовцах.
Судьбы русской эмиграции. – Как их принимала родина. – Как выворачивали Уголовный кодекс при обвинении их. – Полковник Ясевич. – Игорь Тронько, моё поколение в эмиграции.