Архауэр - стр. 23

Свинцовые тучи сгустились над капищем. Нарастала тревога. Но в какой-то миг жёлтый луч солнца прорезался сквозь плотные облака. Он упал вначале на бесстрастное лицо идола, и затем, задержавшись на нём ненадолго, перескочил на лик другого. Так он обошёл по кругу все двенадцать фигур, после чего блеснул на лезвии меча Амальрика и исчез. Этот жест давал понять, что короля услышали. В изумлении он вглядывался в деревянные статуи, пытаясь заметить в них проблески чужого присутствия, но они оставались безмолвны. И тогда Амори разомкнул стиснутые дрожью уста.

«Всеслав! – воскликнул он на своём языке, потому как не мог знать старославянского. – Прошу, ответь мне! Ты – моя последняя надежда!»

Внезапно поднялся вихрь такой силы, что свалил с ног отважного короля франков. Он упал наземь и в защитном жесте выставил руки вперёд. Его меч по-прежнему был обнажён. То, что он отразил на своём лезвии, то невидимое человеческому глазу в привычных условиях, навсегда отпечаталось на сетчатке несмываемым кошмаром. После смерти великий князь выглядел… весьма необычно, либо хотел, чтобы его видели таковым. В отражении Амори увидел громадного чёрного волка с ярко-красными пылающими глазами. Они были наполнены такой невероятной ненавистью, что в тот момент король отчётливо понял, что здесь, на этих чуждых землях, ему вряд ли помогут. Животное раскрыло свою огромную пасть с длинными железными клыками и издало душераздирающий рёв. Он прошил тело насквозь, будто раскроил сердце надвое. Король выронил свой меч от леденящего ужаса.

«Это значит – нет? Ответь мне!»

Но мятежный дух не думал идти на контакт. Не все духи мягкие и пушистые. Всеславу, очевидно, не понравилось, что его потревожили, кем бы ни был нарушитель его спокойствия. Может, кто-то скажет, что всё это Амори привиделось. Что не было никакого инфернального волка, а может, и был, только нормальный, отражение которого король увидел на лезвии меча, но стресс и психологическое напряжение «дорисовали» несуществующие детали. Плюс атмосфера древнего капища не располагала к душевному спокойствию. Так Амори ушёл ни с чем, хотя умолял мёртвого чародея помочь ему, долго объяснял ситуацию, стоял на коленях. Не мог ли колдун или просто не захотел ему помочь – этот вопрос, вероятно, останется без ответа. После смерти Амори с ним не встречался. Говорить им было не о чем, ведь Всеслав намеренно или нет, погасил последнюю надежду в его сердце.

Поговаривали, что после таинственной миссии, король-некромант вернулся домой уже слегка не в себе. Но чары, если они и были, сразу же рассеялись, как только его руки коснулись любимого ребёнка. Он, как луч божественного света в тёмной бездне, вмиг осветил истерзанную душу Амори. Это было за три месяца до того, как она встретила свой новый Путь.

Поразительно, но у болезни Балдуина обнаружились и положительные стороны. Хотя в это трудно поверить. Возможно, именно она сделала его таким бесстрашным человеком – человеком с несгибаемой волей и благородной душой. После сокрушительного поражения в битве при Монжизаре, Салах ад-Дин не рисковал в открытую нападать на Иерусалимское королевство. Он делал лишь небольшие вылазки с целью острастки городов, лежащих на границе, но всякий раз в страхе бежал, узнав, что на него выдвигается Прокажённый король со своим войском. А он неизменно спешил на помощь, как бы себя ни чувствовал, в каком бы ни находился состоянии. Султан боялся Балдуина, как огня, бегал от него по всей пустыне. Наверное, свою лепту внесла и болезнь, изуродовавшая некогда прекрасный лик юного правителя. Сарацины испытывали перед ней благоговейный ужас. Элитный отряд, состоявший из рыцарей Ордена Святого Лазаря, поражённых тем же недугом, что и их король, сопровождал Балдуина в каждой битве. В бой они шли с открытыми забралами, обращая врагов в бегство, даже не успев коснуться их мечом. Это были люди, которым, как и королю, уже нечего было терять. Поэтому они считали для себя великой честью погибнуть в бою, а не в лепрозории под причитания санитарок и таких же горемык, лишившись рук, ног и нормального человеческого облика.