Архангелы Сталина - стр. 21

– С самим Господом?

– Не обязательно, – я улыбкой поддержал шутку, – достаточно просто связаться с кем-то из святых.

Радист принял задумчивый вид, удивительно сочетая его с непрекращающимся смехом. Почесал нос, видимо, ухватывая ускользающую мысль, и изрек:

– Икону надо на антенну вешать. Во всяком случае, именно так я бы и сделал.

– Серьезно?

– Ответ соответствует вопросу, – усмехнулся Кренкель. – Вот если бы с Кощеем нужно было связаться, я бы у биолога скелет выпросил.

– Кощеев не существует, – заверил я радиста.

– А Бог?

– Эрнст Теодорович, давай не будем устраивать теологические диспуты. Скажи лучше, у тебя иконы есть?

– Откуда, Изяслав Родионович? Я в детстве в лютеранстве воспитывался.

– Да, – покачал я головой, – с точки зрения ОГПУ, это большой грех. Но где же нам взять икону?

– У боцмана есть. Только ни за что не признается.

– Так пойдем? У меня и не такие признавались.

Заморского мы нашли довольно быстро. Первый же палубный матрос махнул рукой в сторону нагромождения ящиков, за которыми и обнаружился боцман, устанавливающий капканы. Нимало не смутясь, он пояснил:

– На собак охочусь. Замучили, гадины.

– Смотри, Сан Саныч, – предупредил я Заморского, – если такс в капкан попадется, товарищ Архангельский будет очень недоволен.

– Не попадется, товарищ Раевский. Он сырое мясо не ест, кок отбивными набаловал. Так что не беспокойтесь, ничего с таксом не случится, ей-богу.

– Кстати, о Боге, Сан Саныч. Нам тут с товарищем Кренкелем, для научного эксперимента, срочно икона понадобилась. Не подскажете, случайно, где бы нам ее найти? Понимаете, задание партии… и все такое.

Боцман, думая, что я не замечаю, погрозил Кренкелю кулаком.

– Да что вы, товарищ Раевский, откуда на «Челюскине» икона? Ведь Владимир Ильич Ленин сказал, что Бога нет.

– Точно, товарищ Заморский. А черта с крючками в ушах, которого Кандыба видел, его тоже нет?

– И черта нет, Изяслав Родионович, – с готовностью подтвердил Заморский. – Но вот совершенно случайно вспомнил, что давно вожу с собой одну картину, но исключительно в качестве образца древнерусской живописи. И если пообещаете вернуть в целости и сохранности, то могу одолжить. А чертей, особенно морских, не бывает. Правда, товарищ Кренкель?

В радиорубке я осторожно развязал тесемки на войлочном чехле, предохраняющем икону от сырости, и взял грех на душу – вполголоса матюгнулся. Этого счастья мне только и не хватало.

– Что-то не так, Изяслав Родионович? – озабоченно спросил Кренкель. – Не та икона?

– Конечно, не та. Видишь? Это Тихвинская Богоматерь.

– Не подойдет?

– А то. С бабой связываться… – нашел я отговорку.

А сам тем временем почесал макушку, порой ноющую к непогоде. Именно по башке мужниным рашпилем меня отблагодарили за принесенную благую весть. А я-то, дурак, тогда распинался, описывая радужные перспективы дальнейшего бытия, и в первый раз в жизни пропустил удар.

– Слушайте, товарищ Раевский, у нас же на пароходе свой художник есть, Решетников. Пусть он нарисует. А Вы подскажете. Только он спирт не пьет.

– Он что, не настоящий художник? А впрочем, у товарища Архангельского под койкой полная сумка коньяку.

Сталин привычно ходил по своему кабинету и курил папиросу, безжалостно стряхивая пепел на ковер. Небрежно брошенная на стол трубка, пока еще не ставшая знаменитой, сиротливо дожидалась хозяина возле пепельницы. Хозяин был занят. Тихим, чуть глуховатым, оттого более страшным голосом он устраивал разнос. Заместитель наркома по военным и морским делам С.С. Каменев и заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода стояли навытяжку и молчали, когда Сталин подносил им к носу зажатую в кулаке телеграмму. Портрет Ленина со стены издевательски поглядывал на разносимых товарищей.