Аракчеевский сынок - стр. 12
– Что ж… И слава Богу, если я сбрендила! – отозвалась Авдотья и лицо ее снова просветлело.
– Я Пашуту на место поставил к такой барышне, какой во всей России второй нет. Ангел доброты. Святая как есть… Мухи не обидит. Пашута, каналья неблагодарная, у нее, как у Христа за пазухой живет, поспокойнее да посчастливее, чем у маменьки в Грузине, где девок порят днем и ночью, даже в заутреню Светлого Воскресенья.
– Ты же ей, родной, и место предоставил, – удивилась женщина. – Ну спасибо, тебя Господь за это наградит. А я-то дура тосковала, что да где моя Пашута… Пропащая, мол, она в столице.
– И знаешь ты, что вышло, – другим голосом заговорил Шумский. – Она с жиру взбесилась! И за мое благодеяние мне теперь… Подлая она тварь!..
– Грубит… Не благодарствует…
Шумский молчал и затем произнес снова с сердцем и как бы себе самому:
– Холопка крепостная разные дворянские чувства да благородные мысли, вишь, набрала в себя. Совсем не к лицу… Не по рылу!..
– Не пойму я ничего… Чем же она тебя прогневила? Зазналась?.. Грубит? Не слухается?..
– Да. Именно зазналась. Все это я тебе поясню. Все будешь знать, чтобы за нее взяться могла.
– Отправь ее обратно в Грузино, коли она зазналась. Там живо очухается…
– Нельзя! Нельзя! То-то мое и горе, что нельзя… Я маху дал! Надо было не ее, а другую поставить на это место, попроще, да посговорчивее… А взять ее обратно теперь, то ее барышня с ума сойдет. Ей-Богу. Она обожает Пашуту! С ума сойдет!
– Тебе-то что же. Наплевать тебе, соколик.
– На кого?
– Да на эту барышню…
Шуйский махнул рукой и даже отвернулся лицом к стене.
Наступило молчание…
«Все ей объяснить, – думалось Шумскому, – ведь это – une mer a boire[2]… Не поймет, а поняв все, ничего не уразумеет! как сказал по ошибке, остроумно и верно мой барон Нейдшильд. Она поймет в чем дело, но дело это будет ей казаться простой моей забавой, стало быть, ничего не сообразит»…
– Вот что, Авдотья, – заговорил он снова, – теперь мне вставать пора и со двора надо. Сегодня ввечеру или завтра утром я тебе разъясню, в чем ты мне должна услужить, и выручить меня. Оно не очень спешно, время терпит. Ты расположись в той горнице, где все мое имущество, прикажи кровать поставить и все эдакое…
– Зачем? Я и на полу посплю ночь-то.
– Да ведь ты у меня, пожалуй, недели на две застрянешь…
– Ну, и слава Богу, коли дозволишь… Я и рада пожить у вас. Могу услужить не хуже Васьки… Он поваренок, какой он камердин… А я все-таки всю жизнь была…
– Ну, ладно… ладно… на полу, так на полу… А в доме ни во что не путайся… Васька Копчик все это хорошо один успевает. Ну, так ввечеру я тебя позову… Ну, ступай себе…
Авдотья собиралась уже переступить порог, когда вспомнила и спросила:
– А где же, стало быть, родной мой, Пашута живет. Мне бы ее сегодня и повидать, да пожурить…
– Ни-ни… Повидаешь, когда я тебя сам к ней пошлю. А вернее, что я тебя и не пущу туда, а Пашуту к себе сюда вызову.
– Господа ее, что ли, такие… острастные. Не любят пущать во двор свой чужих. Важные господа? Вельможные…
– Да… Барон он, и дочь его баронесса, стало быть, – улыбнулся Шумский. – По фамилии Нейдшильд…
– Не русские…
– Финляндцы…
– Так… Зто вот что чухонцами звать…
– Да, пожалуй… Только это глупое ведь прозвище.
– Нехристи ведь… Как же Пашута-то у них?..
– Ну, ладно… ступай!..