Аптекарь - стр. 31

– Нет-нет, он слишком независим. Поэтому в магистрате его не любят. Зато он делает то, чего не делают другие. А именно – трепанацию черепа. О других его революционных шагах в хирургии распространяться не буду, потому что все это нелегально и тайно.

– О нем рассказывают, что он знаком с дьяволом. Что дало основание для таких слухов?

– Народ у нас суеверный, как, впрочем, много где. Где-то в Андалузии Калькбреннера уже сожгли бы. Он прибыл во Львов вместе с вами, но успел захватить воображение здешних легковерных. О вас, по крайней мере, он отзывался очень положительно.

– Странно. Мы почти не знакомы.

Доктор Гелиас посмотрел на меня и сказал:

– Благодаря вам он спас свою жизнь. Жаль, что ценой вашего же товарища. У него есть своя широкая клиентура. У нас, знаете ли, больше любят иностранцев. Видимо, скоро вы и сами это на себе почувствуете.

Он говорил это, не спуская с меня глаз, словно давая понять, что ему известно нечто большее, чем было произнесено вслух. Мы попрощались, договорившись встретиться в шинке».

Палач города Львова Каспер Яниш унаследовал свою весьма уважаемую профессию от отца, палача города Сянок, у которого он был подмастерьем, и выполнял свою работу с рвением и усердием. Город был доволен его ответственным трудом и исправно платил ему как за пытки и казни, так и за другие, не менее важные обязанности, доверив палачу еще и местный публичный дом, который находился на маленькой улочке под Высоким Замком, прямехонько над шинком Герцеля Гнауфа «Под Желтой Простыней».

Также в обязанности палача входило отлавливать бездомных собак и кошек, выгонять свиней из города, за каждую такую свинью получая вознаграждение; он должен был следить за тюрьмой, распоряжаться в ней, поставлять заключенным свечи и сено за счет города. Естественно, со всем этим сам он справиться не мог, тут ему на помощь приходили подмастерья. Палач чувствовал себя настоящим хозяином города, и община города в долгу не оставалась, оплачивая не только работу, но и все орудия его труда, закупку дров и соломы для сжигания, дерево для виселицы и помоста. Также община заботилась о его домике – за свой счет и печь переставила, и защелки на дверях сменила, даже на лекарства и лечение он мог получить средства, а в случае смерти город его и похоронил бы.

Все виды казней были четко классифицированы, и преступник, ожидая решения суда, уже и сам хорошо знал свой приговор. Воров за кражу, превышающую три гроша, казнили. За кражу, совершенную днем, казнили мечом, а за ночную – веревкой. Поджигателей и колдуний сжигали, как иногда и виновных в мужеложстве, женщин-воровок, распутниц и различных мошенников топили, матерей-детоубийц и тех, кто выходил замуж во второй раз, не сообщив о первом замужестве, могли утопить, а могли и живьем в землю закопать. А уж отсечение головы считалось казнью почетной, но в то же время достаточно универсальной, поэтому применяли ее порой и для упомянутых преступлений, потому как такая казнь привлекала куда больше внимания и ее потом долго обсуждали. Особенно если она не ограничивалась только отсечением головы. Насильника и убийцу Якуба Зембку в 1645-м сначала раскаленными клещами рвали прямо на Рынке, затем во второй раз его рвали уже за воротами и там, на том месте, где он изнасиловал и убил девушку, разрубили на четыре части и развесили на столбах. А одну детоубийцу сначала публично до крови высекли розгами, а затем должны были зашить в кожаный мешок вместе с собакой, петухом, обезьяной и ящерицей и бросить в реку. Таким был изысканный приговор, но когда Каспер представил присяжным счет за воловью шкуру и обезьяну, те решили ограничиться казнью мечом.