Апрельская ведьма - стр. 37
– Отойдите! Закрываю двери!
Водитель угрожающе сдвигает двери, но не решается захлопнуть их до конца. Биргитта делает шаг на следующую ступеньку.
– Слушай, ты! Я даже садиться не буду, столбом буду стоять в проходе… А деньги пришлю! Ей-богу!
– Сказано – выходи! – говорит водитель. Его губы сжались в ниточку, а спина выпрямилась. Биргитта подымается еще на ступеньку. Вот она уже стоит с ним рядом.
– Послушай. – Она пытается улыбнуться, не открывая рта. – Ну что тебе стоит разок в жизни девушку выручить…
– «Девушку»! – повторили за спиной и фыркнули. Она оборачивается. В глубине салона сидят две девчонки-подростка. Одна засунула шарф себе в рот, чтобы не прыснуть, другая зажала рот ладонями. Обе не смеют поднять глаз. Биргитта, метнув на них угрожающий взгляд, поворачивается к ним спиной. Хихикающие девчонки – прямо нож по сердцу: они больше, чем что-либо, напоминают ей о себе прежней. Когда-то это было ее право – хихикать надо всем на свете. Но теперь терзаться времени нет.
– Выходи, – снова повторяет водитель.
– Да послушай ты, – ноет Биргитта. – У меня в карманах вроде мелочь осталась. Всего он не смог забрать, ворюга… Давай, трогай, увидишь, я наберу мелочью… Ты поезжай, а я пока поищу! Смотри, вот денежка. И вот еще, пятьдесят эре… Тебе-то сколько надо?
Но водитель, наоборот, глушит мотор и встает. Бояться-то нечего – такой же тощий замухрышка, как Роджер. Небитый маменькин сынок – видали, как нос задрал: командует целым автобусом!
– Поедешь другим автобусом, – говорит он. – Выходи!
Биргитта все еще роется в карманах:
– Да поезжай ты, что ли!
– Ты что, плохо слышишь? Выходи, я сказал!
Девчонки за ее спиной снова фыркают. А из-за их спины доносится негромкий, но внятный мужской голос:
– Да вышвырнуть ее, и все. И так опаздываем.
– Во-во, – соглашается другой голос. – Людям на работу пора, не ждать же до скончания веку…
– Заткнитесь, – откликается Биргитта. – Заткнитесь, не ваше собачье дело…
Тут она лезет в задний карман джинсов и ощущает нечто странное. Купюра? Ну да, конечно! Когда она надирается, то последние деньги обычно туда и сует. На мгновение она забывает, что мечтаний надо остерегаться; перед ней стремительно проносятся кадры – кадры ее торжества, как она швыряет свою сотенную этому задаваке-водиле. Замечталась? Получай… Глянув на то, что у нее в руке, Биргитта понимает, какие беды несет даже мгновенная мечта. Это вовсе не сотенная купюра. Это письмо. Странное такое письмецо.
– Гестаповец хренов! – выкрикивает она, вываливаясь на тротуар. Она чуть не теряет равновесие, но, устояв, резко оборачивается, пытаясь снова вскочить в автобус. Однако водитель проворней. Двери захлопываются с презрительным шипением, и ухватиться уже не за что. Автобус трогается, и из-за его светящихся желтым теплом окон пассажиры наблюдают за ее неистовой жестикуляцией.
– Гестаповец хренов! – снова кричит она, пиная автобус в заднее колесо. – Сука гитлеровская! Да я на тебя в суд подам…
Но пока она кричит, автобус успел уже далеко уехать, и только красные огоньки медленно тают в рассветных сумерках.
Уже немало отмахав от остановки, она замечает, что все еще держит странное письмо в руке. Оно царапает щеку, когда Биргитта подымает руку, чтобы утереть нос. Вовсю течет и из носа, и из глаз – не поймешь толком, не то она замерзла, не то правда плачет.