Апология дворянства - стр. 41

Тут на всякий случай излишне драматизируется все.

Во-первых, представительство нерусских на ключевых постах представляло собой проблему не для русских народных масс, которым традиционно все равно, кто их угнетает, чужие или свои (эта в корне ошибочная позиция пережила, однако, все революции и сейчас снова поднимает голову, грозя в очередной раз заблокировать строительство нации), а именно и только для русского сектора российской элиты, вынужденно оказавшегося отчасти в положении контрэлиты. Вполне очевидно: не народ, а именно русские дворяне конкурировали с немцами (и др.) во властных сферах. Не для народа, а для русских дворян нерусская фракция российского дворянства была нетерпима. Отождествлял ли при этом простой народ русских дворян и русскую интеллигенцию с иноплеменными? На этот вопрос никакого фундированного ответа наши авторы не дают, а лишь делятся своии домыслами и предположениями, а это – плохой аргумент. Возможно, иногда местами такое и происходило, но наверняка не всегда и не везде. Даже в ходе Гражданской войны красная пропаганда попрекала барона Врангеля социальным, но не национальным происхождением!

Во-вторых, разрыв между простонародьем и образованным классом есть вещь вечная, повсеместная и, как сказал бы сам Соловей, экзистенциальная во все времена и у разных народов. Этот разрыв никуда не делся в России и при Советской власти, даже в ее поздний период, а сегодня вновь усугубился и достиг критических величин. При этом именно русская высокая культура, которую официоз всегда преподносил миру как собственно русскую национальную культуру, оказалась настолько неприемлема и враждебна для широких русских масс, что они всегда стойко предпочитали и предпочитают ей не только народно-самодеятельную или полублатную (в диапазоне от частушек и Владимира Высоцкого до Аркадия Северного и Михаила Круга), или весьма специфичную молодежную субкультуру, но даже американскую попсу, негритянский джаз или каких-нибудь мерзейших битлов. Русский певец в подземном переходе в надежде на подаяние скорее станет гнусить «Йестеди» («Yesterday»), чем споет арию из Глинки или Чайковского или романс Гурилева, Даргомыжского или хотя бы Фомина. Не «Белинского и Гоголя», а «Блюхера и милорда глупого», не репродукцию Венцианова или Поленова, а лубок веками как нес, так и несет русский простолюдин с базара. А феномен Владимира Сорокина, выстроившего свой пиар на перверсировании русской классики, народную ненависть к которой он успешно эксплуатирует, заслуживает характеристики «великий истинно пролетарский писатель» (в отличие от Горького, писавшего для интеллигенции). Я и немногие мои коллеги ощущаем этот разрыв всю свою жизнь, но… свидетельствую: за это не убивают. И даже особой трагедии из этого не делают. А если убивают, то не за это.

Тезис о культурном разрыве как причине якобы «этнического» отчуждения верхов и низов русского общества зиждится у Соловья и Сергеева на трех китах:

– франкофония, галломания, англомания, германофилия и т. п. дворянства, воздвигавшие якобы непроходимый барьер с крестьянством;

– параллельно тому – сознательный отрыв дворянства от русской народной культуры, русского быта и русского языка (Сергеев сюда приписывает еще и отрыв от религии);