Апология дворянства - стр. 37

Между тем, жальче всего на самом-то деле именно русскую элиту. Все остальные утраты, конечно, тоже жалко: ведь добро копилось тысячу лет – и искусство, и драгоценности, и традиции, и духовный строй, и многое иное. Но это, при очень большом желании, можно нажить заново. А вот убитых, изведенных и изгнанных людей не вернуть. Гены не возвратить. Заново такую элиту не воссоздать. Генофонд не поправить. Бесценное биологическое и культурное достояние русского народа, тысячелетиями рощенное… Но, по Сергееву и Соловью (и «примкнувшему к ним» Хомякову), вот именно элиту-то и жальче меньше всего! Она ведь «нерусская» была, а то и «антирусская»!

Удивляет, прежде всего, позиция Соловья: сам же понимает и убедительно обосновывает82, что в истории этноса кровь (в самом материалистическом смысле слова) – это все! А тут, оказывается, и лучшей элитной крови, лучшей генетики – не жалко. Хотя именно это – самое главное обвинение революции, самый главный ущерб от нее, самое главное ее преступление, куда страшнее еврейского Холокоста.

Понятно, что для такого «нового прочтения» русской истории «по Соловью» оправдание Октября и большевиков, с одной стороны, и обвинение в нерусскости и/или антирусскости хотя бы только русского дворянства (коль скоро к русской элите в целом оно не липнет), с другой стороны, – есть насущная потребность и первейшая необходимость, условие sine qua non.

«Новое прочтение», увы, не получилось верным. Именно чувство ответственности за верное развитие русского национализма, а значит кровная заинтересованность в здоровой, правильной интерпретации истории русского народа не позволяют мне пройти мимо подобного перекоса.

Итак, перейдем теперь к полемике по существу основного вопроса.

В предыдущей главе «Русский бунт и еврейская революция» я обильно цитировал высказывания Валерия Соловья, которого считаю идеологически ведущим в тандеме Соловей—Сергеев, относительно «культурной, экзистенциальной и этнической» чужести дореволюционной элиты России русскому народу. Эта мысль является основополагающей для обоих авторов, она – общий краеугольный камень, позволяющий им говорить как о «русской» революции, так и о дворянстве как виновнике срыва русского нациестроительства. Да и как о конечном виновнике революции, создавшем повышенное социальное напряжение, обернувшееся разрывом ткани российской государственности, – тоже. И пр.

Первая идея подробно рассмотрена выше, вторая обозначена Сергеевым так:

«Главный тезис предлагаемой ниже статьи83 заявлен уже в заглавии. Он состоит в том, что роль дворянства в русском дореволюционном нациестроительстве была глубоко двойственна: с одной стороны, именно представители этого сословия создали русский националистический дискурс, с другой – сословно-классовый эгоизм дворянства стал одной из главных причин провала русского нациестроительства»;

«Именно дворянство явилось главным тормозом отмены крепостного права, без чего никакое создание единой нации было невозможно»84.

Подробный критический анализ этой теории Сергеева в целом я приберег для эпилога, а пока обращу внимание читателя на некоторые очень важные ее детали.

Сергеев, не обинуясь, прямо указывает на Соловья как на основоположника их единой, в главном, концепции: «Соловей дает краткий очерк русской истории… Главной причиной кризиса 1917 года явилось культурное и этническое отчуждение элиты от народа, начавшееся с петровских реформ. Большевики сумели использовать в своих интересах „национально-освободительную борьбу русского народа“ и оседлали „качели русской истории“, „культивируя на стадии прихода к власти анархические настроения масс… в фазисе удержания и упрочения власти они обратились к не менее мощному государственническому началу русского народа“»