Апология дворянства - стр. 13

, представляющую собой его докторскую диссертацию по истории. Затем Соловей закрепил и доразвил эту концепцию в вышедших следом книгах, в том числе в соавторстве с сестрой, Т. Д. Соловей26. Продукт высокого интеллекта, обремененного немалыми познаниями, книги Соловья интересны и ценны как своими откровениями, так и своими заблуждениями.

Сергей Сергеев, работающий над докторской диссертацией, посвященной декабристам, параллельно двигался своим курсом. Но сегодня он – младший партнер Соловья в развитии антидворянской концепции. Взгляды Соловья оказали на него сильное воздействие, сказавшееся концептуально в его работах постольку, поскольку они неизбежно выводят нас на тему революционных преобразований России (Ленин недаром периодизацию революционного движения в нашей стране начинал именно с декабристов). Обвиняя дворянство в срыве русского нациестроительства27 в России, Сергеев вполне естественно связывает «исправление положения» с антидворянским вектором Октября, в чем ему неоценимую услугу оказывают утверждения Соловья. В итоге, в более поздних публикациях, теперь уже Соловей ссылается на Сергеева, происходит, так сказать, перекрестное оплодотворение их работ взаимными ссылками.

Мне уже приходилось полемизировать и с первым, и со вторым автором по отдельности насчет некоторых аспектов их теории28. Но поскольку среди современных историков, исследующих русскую тему и притом открыто исповедующих русский национализм, единомыслием с названными коллегами никто пока не отличился, их взгляды имеет смысл рассматривать совместно, соблюдая хронологию и размечая приоритет. Вначале – слово авторам.

Главный тезис Соловья: «Русское восстание против Империи»

Как сказано выше, Соловей конкретизировал вполне голословный, что для этого автора обычно, тезис Геллнера на русском материале. Он сделал это так:

«В нашем представлении фундаментальной причиной бифуркации начала XX в. послужило не социальное и политическое напряжение: современная историография, в общем, не склонна считать этот фактор решающим для крутого изменения исторической траектории страны29 – а социокультурное, экзистенциальное и этническое отчуждение между верхами и низами общества, обрушившее их бессознательное взаимодействие и придавшее объективно не столь уж серьезным конфликтам неразрешимый характер.

Революционная динамика начала XX в. фактически была национально-освободительной борьбой русского народа против чуждого ему (в социальном, культурном и этническом смыслах) правящего слоя и угнетающей империи. Эту глубинную психологическую подоплеку красной Смуты очень точно уловили евразийцы, назвавшие ее «подсознательным мятежом русских масс против доминирования европеизированного верхнего класса ренегатов»30. Симптоматично, что и в советском пропагандистском языке большевистская революция поначалу называлась именно “ (Великой) русской революцией», вызывая неизбежные коннотации с русской этничностью»31.

Сказано, на мой взгляд, предельно отчетливо и откровенно. Симптоматично – воспользуюсь и я этим словом – что Соловей открыто называет своих прямых предтеч в трактовке революционных событий: от евразийцев до советских пропагандистов ранне-большевистского периода, всячески маскировавших антирусскую суть революции по той же причине, по какой наиболее видные революционеры брали себе русские псевдонимы. Факт несомненной политической ангажированности тех и других требует привлечения корректирующих фильтров для трактовки их бездоказательных высказываний, но Соловей этого не делает, увы.