Апокрифъ - стр. 3

– Господа, – обратился церемониймейстер к присутствующим, – в оставшиеся минуты я уполномочен его императорским величеством… – Затем он принялся длинно и витиевато излагать историю конверта, без того в деталях, наверняка, известную всем здесь.

Охваченный напряжением, я все-таки левым глазом увидел через плечо стоявшего передо мною Коваленки-Иконоборцева, как тот судорожно строчит карандашом в блокноте:

«…И вот, находясь в самой цитадели нашего самодержавия… (Неразборчиво.) …Неужели мыслящие люди сейчас, на пороге нового столетия… (Неразборчиво.) …каких-то невразумительных тайн, идущих из тьмы средневековья?.. (Зачеркнуто.) …Мы, для кого даже недавняя ходынская трагедия остается под завесой тайны… (Тут же зачеркнуто, вымарано густо, чтоб – никто, никогда!) …Будто не было веков просвещения… (Неразборчиво.) …Нет, не Белинского и Гоголя… мы с этой ярмарки людского тщеславия, где все расписано по чинам… (Далее сплошь неразборчиво.)»

Зато справа Мышлеевич писал в свой блокнот крупно и ровно, без помарок:

“И вот близится минута, которой все Великое Отечество наше, “от хладных финских скал до пламенной Тавриды”, с такою надеждой и трепетным нетерпением…”

«Все изолгут», – пришел я к безрадостному заключению.

Свой пространный монолог, начатый без спешки, велеречиво, церемониймейстер закончил уже второпях, затем вдруг вытянулся струной и провозгласил, словно вырубая каждое слово на граните:

– Его императорское величество Николай Александрович! Боже, царя храни!

Словно сам по себе, полыхнул магний с треног фотохроникеров.

– Государь! – как-то тоже само собою, без открытия ртов выдохнулось толпой.

Его императорское величество в преображенской форме, отлично сидящей на его ладной, атлетичной фигуре, с голубой Андреевской лентой через плечо быстрой гвардейской походкой спускался в зал по боковой лестнице. В тишине отчетливо слышался ровный стук его сапог по мраморным ступеням. За ним не столь быстро следовали остальные члены императорской семьи.

СЛЕВА:

“…в то время, когда страждущие окраины России ждут от власти… (Зачеркнуто.) …когда лучшие умы страны, разбуженные прошлыми, так и захлебнувшимися реформами, ждут новых конституционных… (Вымарано, вымарано!)”

СПРАВА:

“…невзирая на торжественность минуты, Его строгое молодое лицо, счастливо соединившее в себе чисто русскую решительность и европейское изящество черт..”

Его величество не обратил никакого внимания ни на орду наблюдающих, ни на вспышки магния. Тем же твердым шагом он подошел к стоявшему в центре чиновнику-хранителю, взял с подноса конверт, внимательно осмотрел, не вскрывались ли мальтийские печати, – чиновники от недвижности казались восковыми куклами, – остался, кажется, доволен, затем с того же подноса взял миниатюрный кинжальчик. Показалось, что плотная бумага ахнула от надреза.

Государь (разворачивая большой лист; ни на кого, по своему обыкновению, не глядя). Терпение, господа. Я должен сперва сам ознакомиться… (Начинает читать.)

СЛЕВА:

“…Покуда верноподданное чиновничество не смеет шевельнуть затекшими суставами, попробуем-ка и мы, грешные… (Неразборчиво.)”

СПРАВА:

“…в благоговейном трепете застыв от величественности происходящего…”

РУКОПИСЬ

ДЕЙСТВИТЕЛЬНОГО СТАТСКОГО СОВЕТНИКА

П. А. ВАСИЛЬЦЕВА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I

Сны и бодрственные треволнения одной долгой осенней санкт-петербургской ночи 1799 года