Апокалипсис Томаса - стр. 22

Кенни смотрел на меня так, будто я внезапно заговорил на иностранном языке. И звук этого иностранного языка до такой степени оскорблял его слух, что он мог пристрелить меня только для того, чтобы я замолчал.

Чтобы сменить тему, я приложил палец к моей верхней губе. В том месте, где у Кенни пылала герпесная язва.

– Наверное, болит.

Я не думал, что он может разозлиться еще сильнее, но его буквально раздуло от ярости.

– Ты говоришь, что я болен?

– Нет. Отнюдь. Вы здоровы, как бык. Любой бык будет счастлив, если сможет похвастаться таким же здоровьем. Я просто говорю про это маленькое пятнышко на вашей губе. Оно, должно быть, болит.

Он чуть расслабился.

– Чертовски болит.

– А как вы его лечите?

– Ничего нельзя сделать с этим чертовым стоматитом. Он должен пройти сам.

– Это не стоматит. Это герпес.

– Все говорят, что это стоматит.

– При стоматите язвы во рту. Они и выглядят по-другому. Давно она у вас?

– Шесть дней. Иногда так болит, что хочется кричать.

Я содрогнулся, чтобы выразить сочувствие.

– Сначала вы почувствовали зуд в губе, а уж потом появилась язва?

– Именно так, – глаза Кенни раскрылись, словно он понял, что перед ним ясновидящий. – Зуд.

Небрежно оттолкнув ствол «узи», чтобы он более не смотрел мне в грудь, я задал еще один вопрос:

– А за двадцать четыре часа до появления зуда вы находились под очень жарким солнцем или на холодном ветру?

– Ветру. Неделей раньше у нас сильно похолодало. С северо-запада задул чертовски холодный и сильный ветер.

– Вы получили ветровой ожог. Слишком жаркое солнце или холодный ветер могут вызвать такую язву. А теперь, раз уж она у вас появилась, мажьте ее вазелином и старайтесь не бывать ни на солнце, ни на ветру. Если ее не раздражать, она заживет достаточно быстро.

Кенни коснулся язвы языком, заметил мой осуждающий взгляд, спросил:

– Ты что, врач?

– Нет, но я достаточно хорошо знаю пару врачей. Вы, как я понимаю, из службы безопасности.

– Я выгляжу устроителем вечеринок?

Я воспользовался возможностью показать, что мы уже подружились, рассмеявшись и ответив: «Подозреваю, после нескольких кружек пива вы становитесь душой компании».

Битком набитая кривыми желтыми зубами, его улыбка – не забудьте про язву на верхней губе – выглядела такой же обаятельной, как опоссум, раздавленный восемнадцатиколесным трейлером.

– Все говорят, что Кенни – отличный парень, после того как вольешь в него немного пива. Проблема в том, что после десяти кружек я завязываю с весельем и начинаю все крушить.

– Я тоже, – поддакнул я, хотя в один день никогда не выпивал больше двух кружек. – Но должен отметить, не без сожаления, я сомневаюсь, что сумею разнести какое-нибудь заведение так же, как вы.

Он раздулся от гордости.

– Да, по этой части мне есть, что вспомнить, это точно, – и его жуткие шрамы на лице стали ярко-красными, словно воспоминания о прошлых погромах в барах и пивных подняли температуру его самоуважения.

Постепенно я начал осознавать, что освещенность в конюшне меняется. Посмотрев направо, увидел, что на восточные окна по-прежнему падает утренний свет, который становится красным, благодаря медному отливу стекол, но не таким ярким, как раньше.

Нацелив «узи» в пол, а может, мне в ноги, Кенни спросил:

– Так как, парень, тебя зовут?

Я чуть напрягся и полностью сосредоточил внимание на гиганте, доверие которого мне пока удалось завоевать лишь частично.