АнтиБожественная комедия - стр. 13
– Эх, молодежь. Совсем забыли вы прошлое, ведь оно учитель будущего, – улыбнулся мужчина. – Меня зовут Гомер.
– Я знаю двух Гомеров. Симпсона, который тут явно обитать не может, и античного поэта, который был слепым, – задумчиво пробормотал я, всматриваясь в лицо моего спутника. Тот тихо засмеялся и кивнул головой.
– Угадал. Я поэт, написавший Илиаду, Одиссею и еще несколько выдающихся произведений.
– Ага. Только кроме Илиады и Одиссеи никто ничего не знает, – хмыкнул я и осторожно пожал протянутую руку античного поэта. – Обалдеть. С Гомером довелось поручкаться. За это надо выпить. Веди меня, слепой человек, в сладкую обитель вина и греха.
Гомер, попав в Ад, вернул себе зрение и сейчас тараторил без умолку, рассказывая мне о славном городе, в котором он теперь живет. Я рассеяно его слушал, предпочитая рассматривать окрестности и идущих мне навстречу людей. Хотя назвать поток информации из славного античного рта нудным и неинтересным было бы верхом непочтительности. Гомер был превосходным гидом. Правда, его иногда заносило, и он начинал вещать в духе своих поэм, которые и принесли ему славу. Но легкий тычок в плечо или спину возвращал жемчужину поэзии на грешные земли Ада.
Рассказал он много. В столице Первого Круга жизнь шла своим чередом. Многие работали, помогая бесам и демонам, кто-то просто тихо существовал, как в далекие времена своего присутствия на Земле. Например, я узнал, что в администрации города трудится такой замечательный человек, как Цезарь, помогая Харону не погрязнуть в бюрократии. Армией и охраной заведовал герой Троянской войны, Гектор. У каждой души была своя обязанность. Гомер занимался доставкой вина в сеть заведений Харона.
– Если честно, я думал, что Гектор – выдумка. Мол, не было никакой Троянской войны, Елены, яблока раздора и вероломного Ахиллеса, – хмыкнул я, когда Гомер наконец-то заткнулся.
– Это реально существовавшие люди и герои, Збышек, – ответил поэт. Мне понадобилось некоторое время, чтобы научить античную жемчужину правильно выговаривать мое прозвище и не коверкать на греческий манер. И теперь Гомер вставлял его в каждое предложение, старательно пробуя звучание на вкус.
– Понимаю. Но почему они застряли здесь, а не очутились в Раю?
– У каждого были грешки. Не такие сильные, чтобы попасть, к примеру, на Восьмой или Седьмой Круги, но они были.
– А тебя-то за что сослали в Лимб? – спросил я, закуривая сигаретку, данную мне щедрым Герцогом Элигосом. Дым ласково щекотал легкие внутри, давая призрачное ощущение, что все будет хорошо. Гомер задумался и затем покраснел.
– Было несколько ошибок в молодости.
– Каких? Ты вытер жопу альтернативным концом Одиссеи, благодаря чему потомки так никогда и не узнали, что великий царь Итаки был обычным алкашом?
– Нет. Однажды я соблазнил пастушку, пасшую коз неподалеку от моего жилища, – пробубнил Гомер, теребя край своей тоги. Я рассмеялся.
– А я был прав. Ты любитель младого тела, старче. Ха! Вы, греки, дадите фору любой нации в извращениях. А еще на немцев что-то бурчат. Значит, ты поразил юную пастушку, и тебя отправили сюда? Легкое наказание.
– Я был слепым и думал, что это зрелая дева. Голос у нее был, что надо. Я потом раскаялся и несколько лет провел в отшельничестве.
– Где сочинял стихи так, что крайняя плоть дымилась, как шлем Дарта Вейдера, – закончил я. Поэт косо на меня посмотрел белыми глазами и тихо засмеялся.