Анна в кроваво-алом - стр. 16

С весельем наблюдаю за ним. У местных спортсменов в четвертом проходе синяя мигалка.

– А что сегодня? – спрашиваю я.

– Ежегодная вечеринка «На краю света». – Кармель закатывает глаза. – Мы всегда что-нибудь подобное устраиваем вечером первого школьного дня.

Угу, всегда, с момента выхода «Правил секса»[16].

– Круто, – говорю.

Неандертальца у меня за спиной игнорировать больше нельзя, поэтому протягиваю руку и представляюсь.

Только исключительный быдлан откажется пожать мне руку. И я только что такого встретил. Он кивает на меня и бурчит:

– В чем дело?

Представляться не чешется, но это делает Кармель:

– Это Майк Эндовер. – Указывает на остальных: – А также Чейз Патнэм, Саймон Пери и Уилл Розенберг.

Все они кивают мне как совершеннейшие уроды, за исключением Уилла Розенберга – тот пожимает-таки мне руку. Он единственный не выглядит законченным мудилой. Школьную куртку он носит нараспашку и слегка сутулится, словно до некоторой степени стыдится ее или, по крайней мере, нынешней компании.

– Ну так ты идешь или что?

– Не знаю, – отвечает Кармель. Тон у нее раздраженный. – Посмотрим.

– Мы будем у водопада часам к десяти, – говорит он. – Дай мне знать, если тебя надо подвезти.

Когда он уходит, Кармель вздыхает.

– О чем они говорят? Водопады? – притворяюсь заинтересованным я.

– Вечеринка у водопада Какабека. Место каждый год меняется, чтоб полицию со следа сбить. В прошлом году собирались у водопада Троубридж, но все перепугались, когда… – Она умолкает.

– Когда что?

– Ничего. Просто кучка страшилок про привидения.

Неужто мне так повезло?! Обычно проходит неделя, прежде чем находится удобный предлог навести разговор на призраков. Этот вопрос не так-то легко поднять.

– Обожаю истории о привидениях. На самом деле, мне страшно хочется послушать хорошую страшилку. – Пересаживаюсь напротив нее, ставлю локти на стол и подаюсь вперед. – И мне очень нужен кто-нибудь, кто познакомил бы меня с ночной жизнью Тандер-Бей.

Она смотрит мне прямо в глаза:

– Можем взять мою машину. Где ты живешь?

Кто-то за мной следит. Ощущение такое острое, что я просто чувствую, как мои собственные глаза пытаются просочиться сквозь череп и раздвинуть волосы на затылке. Обернуться не позволяет гордость – на моем счету слишком много жуткой хрени, чтобы вскидываться из-за какого-то наблюдающего за мной человека. К тому же имеется отличный от нуля шанс, что это всего лишь паранойя. Но мне так не кажется. Там позади что-то есть, и это что-то еще дышит, и мне от этого не по себе. У мертвых простые мотивы: ненависть, боль и растерянность. Они убивают просто потому, что им больше ничего не осталось. У живых же имеются потребности, и тот, кто следует за мной, хочет чего-то от меня или что-то мое. Это заставляет нервничать.

Я упрямо смотрю вперед, нарочито не тороплюсь и старательно дожидаюсь переключения светофора на каждом перекрестке. Мысленно я кляну себя, что откладываю покупку новой машины, и прикидываю, где бы проболтаться часок-другой, дабы перегруппировать силы и избежать слежки до дому. Останавливаюсь, скидываю с плеча кожаный рюкзак и шарю внутри, пока рука не стискивает ножны атама. Это меня бесит.

Иду мимо кладбища, пресвитерианского, кажется. Печальное, неухоженное место, на могильных камнях безжизненные цветы и ленты, истрепанные ветрами и заляпанные грязью. Один из ближних камней валяется на земле – упал замертво, как и похороненные под ним. При всей печальности здесь тихо, ничего не меняется, и это меня немного успокаивает. В центре стоит женщина, вдовая старуха, и глядит на могилу мужа. Шерстяное пальто на ней стоит колом, а нижняя челюсть подвязана тонким носовым платком. Я слишком занят преследователем, и до меня только через минуту доходит, что она надела шерстяное пальто в августе.