Анины рассказы - стр. 20
Мы идем в мой номер. Закрыв дверь, он опускается и, прежде чем я успеваю что-нибудь возразить, снимает туфли с моих ног. Сказать, что я теряюсь, – не сказать ничего.
– Какая у тебя гладкая, словно шелк, кожа.
Он нежно проводит по моей ноге, и я мысленно благодарю косметолога, у которого накануне делала эпиляцию.
– Это от мамы. У меня кожа, вот такая смуглая и шелковая, от мамы, – охотно поясняю я.
Аарон ставит в угол мои алые туфельки из атласа, и вот тут впервые замечает надпись, которая украшает обе мои стельки. «Советский разведчик» – эта линия в дешевых обувных магазинах «Ж» самая элитная. Такая обувь там стоит больше тысячи рублей. Хотя об этом Аарон, естественно, ничего не знает. И не то чтобы я не могу себе позволить пару за тысячу долларов. Могу пока еще. Но моя любовь к обуви вообще так безгранична, что я изучаю решительно все предложения, и в моей гардеробной пара Louboutin вполне может соседствовать с парой из магазина Zara. Аарон заметно прыскает в кулак и поспешно покидает мой номер, я в некоторой растерянности сажусь на кровать. Слышно, что внизу грянул громогласный и разноголосый мужской смех. Кто-то закатывается, кто-то повизгивает, кто-то мерно и раскатисто хохочет. Знали бы они, как недалеко от реального положения дел в действительности стоит это шуточное словосочетание «Советский разведчик»! Слепая уверенность на моей памяти всегда оказывается наказуемой. Так или иначе, минут через десять в дверях снова возникает Аарон. На его лице ни тени улыбки. Он подходит и садится рядом со мной на кровать:
– Почему не раздеваешься?
– Ну, я не знаю, ты же ушел?
– Ну и что, ты решила, что все, что ли, уже?
– Я не знаю. – Пока я развожу руками, Аарон уже протягивает руки к молнии, которая расположена на платье сзади.
– А ты на кого больше похожа на маму или на папу? – Он осторожно освобождает мои плечи от платья, проводя по моей руке тыльной стороной ладони.
– Нельзя сказать на кого больше. У меня всего ровно пополам. Разрез глаз папин, миндалевидный. Цвет глаз мамин, карий. У папы глаза зеленые, а он мне их не отдал. Ноги папины…
– Мне нравится твой цвет. Тебе с ним хорошо. – Он проводит рукой около моего подбородка, слегка касаясь кожи.
– Нет, мне кажется, что брюнетка со светлыми глазами – это более интересный образ.
– А какие у тебя национальности намешаны?
– Еврейская и какая-то еще от мамы, я не знаю: или цыганская, или молдаванская.
– Ты не похожа на еврейку.
– Почему? – Я слегка обижаюсь. – Мою бабушку, между прочим, звали Исфирь Михайловна Розенберг.
– У тебя скулы, у евреев не бывает скул. – Большим пальцем руки он будто бы очерчивает мои скулы.
– Скулы от мамы. А глаза… какие у меня, по-твоему, глаза?
– Ну, просто восточные… А шрам этот на шее откуда? – Его рука нежно скользит от моей шеи к груди.
– Проверяли один диагноз. Очень романтичная, кстати, была история, – сказала я, вспоминая, как один олигарх положил меня в больницу за тысячу долларов в день, где мне и сделали эту неудачную пункцию.
– В России? Тогда неважно, какая была история. В России лечиться нельзя, нормальная медицина в Израиле и в Германии. Все кончилось нормально?
– Да. Все нормально.
– Мне кажется, что, если ты пойдешь одна по улице, на тебя сразу все мужики кидаться начнут. Ты не боишься ходить одна? Почему ты не замужем?