Ангелофилия - стр. 15
Странный врач, похожий на сумасшедшего, объяснил мне, что я болен Ангелофилией. Что это? О чем вы, док? Я не маньяк! И не сплю. А всего лишь влюблен. Один из симптомов – неадекватное восприятие действительности и миражи, все больше заменяющие реальность. Реальность? О чем вы? Какая реальность? Нет никакой реальности! Вообще! Что же это тогда!? Это любовь и смерть, а между ними страх и больше ничего! Ничего!
В результате вылавливал из сознания ее миражи и оставлял запертыми в комнате с закрытыми форточками. Для окружающих же она оставалась невидима!
Приглаженная бесплотная ткань, приятная на ощупь волшебным образом сливалась с обстановкой, становясь частью обычного интерьера. Для меня же она была реальной, божественной красоты нимфой. И то, что я оставлял ее лежать обнаженной, было важно и волнительно лишь для меня. Никто так ни разу и не увидел ее.
Когда я оставлял ее дома, это значило, что сегодня у меня не слишком загруженный день, и сидя на лекции, я все же могу с ней общаться. Поговорить шепотом! А если оставлял одетую в свинцовый саркофаг и закрытую в темном чулане, то сам мучился как ей там, и это значило, что не могу по-другому избавиться от ее притяжения, но и саркофаг не спасал. Она оттуда ускользала как воздух.
Но мне обязательно надо отвлечься от желания притронуться и уговорить себя, не за что не смотреть на нее даже сквозь толщу пространства, потому что все остальное сразу перестает существовать, и как можно жить постоянно ощупывая пальцами и взглядом каждый вшитый в себя сантиметр, ее образа. Так можно и под машину угодить!
У меня экзамен! Умолял я! Так мы и существовали: вроде, в разлуке, а вроде, и нет. И когда я смотрел в ее ясное, звучащее дальними раскатами небо, особенно при занятиях физкультурой, то ликовал, и тогда у меня еще не ныла натруженная шея, и мой палец еще легко влезал в дырочки почтового ящика, чтобы нащупать за газетой «Лыжногородский рабочий» долгожданное письмо. Да что там, я знал, есть ли письмо, по расположению самой газеты в ящике.
Курил много и без сожаления. И так же бегал, как чемпион, вверх через три ступеньки, но от курения бежал уже через преодоление. Ни я, ни она еще не знали, что моя любовь к ней будет сплошным насилием над собой, и что ради нее я буду делать то, что разрушит меня, как ветряная эрозия, скалу.
А бегунов, надо сказать, вокруг хватало, как и болтунов, в отличие от драчунов, правда по пьяне, и их уже не знали, куда девать. Когда шел на занятия, то вглядывался не только в небо, а смотрел по сторонам, мысленно отвлекаясь от маршрута, но еще не ожидая подвоха в виде пули в сердце и контрольного в голову. Кто я такой, чтобы бояться? Пока никто! И как мне казалось, еще никто не мог заставить меня отвлечься от маршрута и свернуть с выбранного пути. Чуть что я кричал себе: «Петрович! Не буянь!»
Тогда я был еще некто не пронумерованный и смотрящий с надеждой на Малую и Большую Медведицу, надеясь, что именно они и выведут меня к счастью и пониманию. Какой же маленький глупец! Считать, что собственное поведение или еще что то пусть и жизненные обстоятельства приводят туда, куда приводят. Нет, дорогой! Не только и не столько. Все случилось раньше. Много раньше, а ты лишь следствие тех далеких жизней и чьей то возможно случайной доброй или злой воли, а возможно и просто случайности.