Ангел тьмы - стр. 45
Я вернулся на козлы, и мы со всей прыти помчались к Институту. Добравшись до номеров 185‐187 по Восточному Бродвею – двух зданий красного кирпича с черным кантом по низу, которые доктор купил и переоборудовал под свои нужды бог знает сколько лет назад, – я заметил молодого патрульного, караулившего парадный вход. Соскочив на землю, я вновь потрепал по шее Фредерика, скормил ему еще кусок сахара и направился к фараону, который был, похоже, настолько зеленым, что даже не знал меня.
– Полагаю, вам не будет интересно знать, что какая-то морда с дробовиком шляется по Элдридж, – сказал я.
– Да что ты говоришь, – ответил фараон, смерив меня взглядом. – А тебе что за дело?
– Да никакого, – пожал плечами я. – Просто показалось, что оно скорее ваше.
– Мое дело – здесь, – объявил фараон, поправив свой легкий летний шлем и надувшись так, что с его синей груди чуть было не брызнули пуговицы. – Судебные дела.
– М-да, – произнес я. – Ну, может, вы тогда скажете доктору Крайцлеру, что его возница прибыл. Это ведь первая задача суда – убедиться, что он держится подальше от здания.
Фараон зыркнул на меня, поворачиваясь к ступеням.
– Знаешь, – сказал он, подходя к двери, – такое вот поведеньице тебе когда-нибудь боком выйдет, сынок.
Я дождался, пока он скроется внутри, а потом покачал головой и сплюнул в канаву.
– Так сними штаны и побегай, – буркнул я. – Сынок. (Наверное, мне стоит здесь отметить, что все годы с доктором Крайцлером не изжили во мне одного, наряду с тягой к куреву, – отношения к фараонам.)
Через пару минут патрульный вернулся в сопровождении доктора Крайцлера, группки его студентов и набожного с виду мешка с костями, в котором я заподозрил преподобного Бэнкрофта. Ребята – самые юные из подопечных доктора – были довольно типичной подборкой тех, кого он привечал в Институте: маленькая девочка из богатой семьи, которая всю жизнь отказывалась разговаривать с кем-либо, кроме собственной няни, – до того, как повстречалась с доктором Крайцлером, разумеется; потом еще пацан, чьи предки-бакалейщики из Гринвич-Виллидж колотили его почем зря лишь потому, что зачат он был случайно, и они его терпеть не могли; еще одна девчушка – ее обнаружил один из приятелей доктора во взрослом публичном доме, хотя ей было от силы лет десять (доктор, к слову, никогда особо не расспрашивал, что же забыл в публичном доме означенный приятель); ну и мальчик из особняка в Род-Айленде – этот все свои восемь лет жизни в нескончаемых припадках ярости крушил все, к чему ни притрагивался.
Все они были облачены в институтскую серо-голубую форму, придуманную самим доктором, дабы богатые детки не могли помыкать бедными. Первая малышка – та, что никогда не разговаривала, – буквально висела у доктора на ноге, не давая ему идти, пока он на ходу делился последними инструкциями и советами с преподобным. Другая девочка просто сцепила за спиной руки и хлопала глазами так, будто вообще не понимала, что за дьявольщина тут творится. Мальчики, напротив, веселились – скакали вокруг доктора, из-под его прикрытия награждая друг друга шутливыми тычками. Типичная вроде бы картина для этого места: однако, присмотревшись, вы без труда заметили бы признаки чего-то не вполне естественного.
В первую очередь, это было видно по самому доктору. Его черный полотняный костюм был измят и местами – до складок, ясно давая понять, что его владелец проработал в нем всю ночь. Впрочем, даже если бы вам ничего не сообщила одежда, это сделало бы его лицо: взгляд у доктора был предельно уставший и опустошенный, без всякого намека на то довольство, что осеняло его черты лишь в Институте. Обращаясь к преподобному, он немного подавался вперед – так неуверенно и несвойственно себе, что даже мистер Бэнкрофт, похоже, это почувствовал: обнял доктора за плечо и сказал, что ему бы лучше просто расслабиться и попытаться выпавшие недели использовать во благо, а здесь все утрясется к лучшему. Доктор при этих словах замолчал и лишь смиренно качнул головой, потер глаза и вдруг вспомнил о детях, прыгавших вокруг.