Ангел для сестры - стр. 15

– ОПЛ – очень редкая подгруппа миелоидной лейкемии. За год такой диагноз ставят примерно тысяче двумстам больных. Из них выживают от двадцати до тридцати процентов, если лечение начать немедленно.

Цифры я выкидываю из головы, а вместо этого вцепляюсь зубами в окончание фразы.

– Есть лечение.

На прошлой неделе я стояла в дверях спальни Кейт и смотрела, как она прижимает к себе во сне игрушечное атласное одеяльце – кусочек ткани, с которым почти никогда не расставалась. «Помяни мое слово, – шепнула я Брайану, – она никогда его не бросит. Мне придется вшить этот клочок в ее свадебное платье».

– Нам потребуется сделать забор костного мозга. Мы дадим ей легкий общий наркоз. И сделаем коагуляционную панель, пока девочка спит. – Доктор сочувственно наклоняется к Кейт. – Ты должна знать, что дети преодолевают трудности. Каждый день.

– Ладно, – говорит Брайан и потирает руки, будто разогревается перед футбольным матчем. – Хорошо.

Кейт поднимает голову с моей груди. Щеки у нее горят, выражение лица настороженное.

Это ошибка. Нет, не ее несчастливую пробирку с кровью исследовали врачи. Посмотрите на мою девочку, как сияют ее пушистые кудряшки, как порхает на губах, будто бабочка, ее улыбка. Разве так выглядит умирающий ребенок?

Я знала ее всего два года. Но если взять все воспоминания и выстроить их одно за другим, получится бесконечная линия.

Они свернули простыню и положили ее под живот Кейт. Они прилепили мою дочку к операционному столу двумя длинными полосками пластыря. Одна сестра гладит Кейт по руке, хотя девочка уже заснула под наркозом. Ее поясница обнажена, чтобы игла вонзилась в подвздошный гребень и вытянула костный мозг.

Когда лицо Кейт аккуратно поворачивают в другую сторону, бумажная салфетка под ее щекой мокра. От своей дочери я узнала, что плакать можно и во сне.

По дороге домой меня поражает мысль, что весь мир – надувной; деревья, трава и дома могут лопнуть, стоит кольнуть их иглой. Появляется ощущение, что, если я сверну влево и врежусь в ограду детской площадки, сделанную из пластикового штакетника, то она откинет нас назад, как резиновый отбойник.

Мы обгоняем грузовик. На борту написано: «Похоронная компания Батшелдер. Води аккуратно». Это ли не конфликт интересов?

Кейт сидит в своем автомобильном креслице и ест крекеры в форме зверюшек.

– Играй! – командует она.

Отраженное в зеркале заднего вида, ее лицо светится. «Предметы ближе, чем кажутся». Я смотрю, как она поднимает вверх первую печеньку.

– Как говорят тигры? – завожу я разговор.

– Рррр. – Она откусывает ему головку и берет второй крекер.

– А как говорит слон?

Кейт хихикает и изображает, что трубит носом.

Я думаю, вдруг это случится с ней во сне? Или когда она расплачется? Будет ли у нас добрая сиделка, которая сделает что-нибудь для облегчения боли? Я предвижу смерть своей дочери, а та весело смеется в паре футов от меня.

– Жираф как говорит? – спрашивает она. – Жираф?

Ее голос, в нем звучит будущее.

– Жирафы никак не говорят, – отвечаю я.

– Почему?

– Такие уж они уродились, – говорю я, и горло у меня перехватывает.

Только я возвращаюсь от соседки, договорившись, чтобы она присмотрела за Джессом, пока мы заняты Кейт, как звонит телефон. У нас нет заведенных правил на такие случаи. Няньки, бывавшие в нашем доме, учатся в старшей школе; все бабушки и дедушки умерли; мы никогда не имели дела с профессионалами по уходу за детьми: заботиться о малышах – моя работа.