Ангарский Сокол - стр. 26
«И почему Игорь пришёл с этим только сейчас? Ведь он понял всё практически сразу», – недоумевал Вячеслав, приветствуя Беклемишева.
Воевода сел напротив Вячеслава, рядом на стул опустился его сотник Осип, держащий в руках кожаную суму. Рядом с Соколовым сидели справа – Кабаржицкий, а слева – профессор Радек. Саляев и Матусевич присутствовали, располагаясь в креслах в некотором отдалении и явно не участвуя в переговорах, роль секретаря же исполнял Иван Микулич.
«Князёк-то заполошился малость», – с удовлетворением отметил Беклемишев.
– Бога в Троице славимаго милостью, Мы, великий государь царь и великий князь Михаил Феодорович, всея Русии самодержец, Владимирский и Московский и Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский, великий князь Иверский… – Воевода, словно надев маску отчуждения, начал нараспев перечислять титулы царя, на память декламируя грамоту, полученную в Москве от кремлёвских дьяков. Это продолжалось довольно долго, Саляев уже начинал открыто усмехаться, и только грозный погляд Соколова разом охладил его. – Ведомо ему, государю, учинилось: Ангарская земля на Ангаре-реке и твоё, князь Вячеслав, княжение, – продолжал Беклемишев, – посему послан был невеликий человек, воевода Енисейского острогу, Беклемишев Василий Михайлович, дабы сказать государя нашего царя и великаго князя Михаила Феодоровича всея Руси милостивое жалованное слово, чтоб ты, князь Вячеслав, был под его, государя нашего царя и великого князя Михаила Феодоровича всея Руси самодержца, высокою рукою в вечном холопстве, со всем своим родом и с иными ангарскими князьями, которые под твоим, князь Вячеслав, княжением, и со всеми улусными людишками. – Саляев и Кабаржицкий буквально пооткрывали рты от подобного предложения, Радек побледнел и поглядывал на Соколова. Матусевич нахмурился и, сложив руки на груди, неотрывно смотрел на пятёрку сидящих за столом, ожидая реакции Соколова. Воевода между тем не унимался, продолжая своё выступление: – И тебя, князя Вячеслава, за твое непослушание велит государь разорить и город твой взять на него, государя, и тебя, князя Вячеслава, и иных князей, и всех вас, и жён ваших и детей побить без остатка, чтоб, смотря на тебя, князя Вячеслава, и на твое непослушание…
– Молчать, – внезапно раздался спокойный голос Соколова, и воевода, будто с размаху налетев на стену, скомканно замолчал, промямлив обрывок фразы, будто не веря, что его посмели остановить.
– Что? – выговорил Беклемишев.
– Кому это писано? – грозно сказал Соколов.
– Как кому? Тебе, князь Вячеслав! – Воевода оправился от наглости сибирского князца, прервавшего слово государево.
– Нет, это не мне писано! – выставив указательный палец, чуть ли не по слогам выговорил Вячеслав.
– Как же так, вона и Ангарское княжество, и имя твоё… – немного растерялся Беклемишев.
– Писано для какого-то дикого варвара, что обретается в землях диких и незнакомых. Для погрязшего в невежестве дикаря, коему недоступны знания, дающие силу и мудрость прожитых лет. Видишь ли ты, воевода, перед собой такого дикаря? – Воевода напряжённо молчал, ожидая дальнейших слов князя. Осип же, похоже, не дышал, вцепившись в кожаный ремень сумы. – Грозит нам царь Московский смертью и разорением, а не проще ли будет нам, взяв пушки наши да многих воинов, выжечь и Енисейск, и Красноярск, к Томску пойти, а то и далее? Будет ли царь снимать полки со шведских, польских да крымских окраин, дабы остановить нас? – Беклемишев нахмурился. —