Андрогин - стр. 18

– Извиняю, – Тюря, вроде бы отнесся благосклонно и всерьез, что будет дальше? – законное любопытство. Хотите, удовлетворю?

– Премного буду обязан. Я, видите ли, ни на секунду не допускаю, что вы, Агесандр Оскарович, по злому умыслу могли… забавы ради, так сказать… наверное, дело нешуточное, – Вий Иванович залебезил, словно упреждая возможную противную весть, и сам стал себе противен. Ах, зачем он впадает в иллюзии! И могли. И даже забавы ради. И по злому умыслу. Кто угодно из НИХ. Но плетью обуха все равно не перешибешь. Однако не безразлично ли ему, доктору Подгорному, что подумает о его храбрости и трусости какой-то Тюря? Лишь бы оставили его в покое. Ящеры.

Он впервые откровенно изумился парадоксу. С одной стороны, ему – о, наитие свыше! – оказалось в сущности наплевать, то есть, безразлично, что думают о нем ЭТИ люди, да их мысли о себе он в грош не ставил, впрочем, как и о многих иных предметах! С другой – до какого-то отвратительного содрогания, порой переходящего в минутный ступор, он по обыкновению ждал для себя зла. Вот так просто: ждал зла. Может вовсе и не он, но крохотный зайчик, притаившийся беззащитно в его груди, робкий, длинноухий, одинокий, именно он ждал. И по большей части дожидался. В том или ином роде. Иногда его подкупающая вежливость и желание стушеваться спасали дело, иногда нет, все зависело от постороннего ему человека, от его воли, сиюминутного настроения, и даже порой от удачной мимикрии – удавалось ли обмануть хищника вкрадчивостью незаметности, и направить мимо своего пути, мол, иди куда шел, подальше, охоться, ярись, рви жертву в куски, а здесь ничего нет, лишь сорняк и палые листья, мираж, потерянное время.

– Т-ю-ю-ю! Вы слушаете, Подгорный? Или витаете в облаках? Или где вы там обычно плаваете? В эмпиреях, что ли? Или вам по существу неинтересно? – оборвал его размышления каркающий недовольный голос Тюри.

– Очень интересно. Что вы такое говорите? Как может быть…, чтоб неинтересно, – замямлил виновато Вий Иванович, вдруг Тюря уже сказал нечто важное, а он пропустил мимо ушей? Ну, ничего, повторит, важное ОНИ любят повторять. Для НИХ важное. А что важное было именно для НИХ, и кофейная гуща подтвердит, иначе, разве пришел бы сюда «завгравлаб» со столь необычным заявлением и с таинственным намерением? Пусть его, подождем. – Вы простите, если я что упустил. Мысли у меня теперь тяжелые. Взаперти, – вранье от первого до последнего слова, никогда еще доктор Подгорный не мыслил так ясно и трезво, как в этом окаянном карцере.

– То-то же! – самодовольно согласился Тюря, – выйти, небось, хотите?

– Разумеется, хочу! – не выйти он хотел, нет, Вий Иванович хотел несколько иного – определения своей судьбы, или в идеале, чтобы его оставили в покое, пусть в карцере, пусть с крысами и клопами, но в покое. Хотя какие там крысы! На «Лукошке» и безобидная мокрица в душевой не поселится, не дадут. Стало быть, на манер средневековых узников, никакого дружелюбного питомца не заведешь.

– Так вот. Повторюсь, – Тюря произнес свое «присяжное» слово столь внушительно, будто делал Вию Ивановичу невообразимое одолжение. – Поместить вас сюда попросил именно я. И мне не отказали. Как видите. Толку с вас никакого. Вот в чем суть.

– Толку? С меня? Какой же вам может быть с меня толк, уважаемый Агесандр Оскарович? – он и впрямь поразился. Ждал чего угодно, только не прямодушной глупости.