Андрей Кожухов - стр. 36

– Не говорите этого, – сказал он. – Жить под вечными опасениями, не иметь ни минуты покоя и сознания безопасности в течение дня, просыпаться ночью при каждом необычном шорохе с мыслью, что вот-вот наступит ваш последний час, – это должно быть ужасно!

Репин произнёс свои слова таким убеждённым тоном, и грустная картина, нарисованная им, была так далека от действительности, что те, которых она касалась, разразились весёлым смехом.

– Простите, – извинился Андрей, – но вы рисуете это слишком сильными красками.

Репин ничуть не обиделся, а скорее заинтересовался, как наблюдатель человеческой природы. Неудержимый взрыв чистосердечного хохота был убедительнее всяких доказательств.

– Неужели вы хотите меня уверить, что опасности, окружающие вас на каждом шагу, вам нипочём? – спросил он, озираясь вокруг с изумлением.

Зина сидела в самом конце полукруга, образовавшегося около Репина, и он дольше всего остановил свой взгляд на ней, как будто общий вопрос касался главным образом ее.

– Слишком часто повторяются эти опасности, Григорий Александрович. Человек привыкает ко всему, к несчастью! – сказала она, и тень грусти промелькнула по ее лицу.

Непростительная оплошность, за которую поплатился Борис, была главной причиной трагедии в Дубравнике. Но эта тень исчезла так же натурально, как и появилась, и ее серые глаза смотрели опять ясно и твёрдо.

Хотя сознание недавней и тяжёлой утраты не оставляло ее ни на минуту, но невозможно было предположить, чтобы ее внешнее спокойствие было только маской. Каждый звук ее голоса, каждая черта ее красивого лица дышали такой искренностью, что даже ее стоици́зм[20] должен был быть естественным, а не напускным. Это было тоже результатом давно приобретённой привычки. В мире, в котором жила Зина, всегда из трех человек у одного, по крайней мере, сердце разрывалось на части вследствие таких несчастий. Жизнь сделалась бы невозможной, и их работа прекратилась бы окончательно, если бы они не владели своими нервами.

Зина не была в разговорчивом настроении в этот вечер, но она принимала участие в беседе с той же простотой и естественностью, с какой она исполняла обычные обязанности повседневной жизни. Она поддержала Андрея, когда он постарался дать хозяину более правильное понятие о жизни нелегального, и смеялась, когда Жорж взялся доказывать, что в России только нелегальные и пользуются – иногда по крайней мере – полным покровительством законов.

– Возьмите себя, например, – обратился он к Репину. – Уверены ли вы, что сегодня же ночью полиция не заберётся к вам в дом? Вы прогнали проворовавшегося конторщика, и он может отомстить вам, обвинив вас в укрывательстве террористов; вы что-нибудь сказали против правительства, и об этом донесли в Третье отделение; вы много лет тому назад написали что-нибудь в том же роде приятелю, которого теперь арестовали и у которого нашли ваше письмо. Разве всего этого за вами не водилось?

Репин повинился в своих проступках.

– В таком случае с вашей стороны безрассудно спать спокойно, – продолжал Жорж, – потому что вас могут арестовать сегодня же ночью, а завтра вы уже очутитесь на дороге в Архангельск или в другое, более отдалённое и неудобное место.

Адвокат с улыбкой ответил, что он надеется, что ничего подобного с ним не случится, но что, конечно, поручиться нельзя.