…and action! - стр. 21

Впрочем, мой случай особый. Я не знаю, убил ли я. И я не могу понять, жаль ли мне жертву.

Я вытянул ногу, зацепил сумку за ремень и осторожно потянул на себя. Потом сунул руку внутрь, потрогал камеру. Она все еще была теплая, и я решил, что это теперь ее обычная «рабочая» температура. Пожалуй, имеет смысл повторить попытку связаться с Косиловым. Кстати, заодно задать несколько технических вопросов.

Я вытащил камеру из сумки и, положив на землю между ног, внимательно осмотрел. Это был «Панасоник» формата mini-DV с большим видоискателем и жидкокристаллическим монитором. Аппарат можно было носить на плече, ставить на штатив, таскать почти у самой земли – короче, по всякому. Я видел такие у телевизионных операторов на выезде. Стоил такой аппарат, по словам Косилова, три штуки баксов.

Я нащупал на боку аппарата кнопку, открывающую кассетный блок. Камера издала пару забавных пиликающих звуков, как на железнодорожном вокзале перед объявлением посадки на поезд, и выплюнула кассету. Я долго смотрел на ее торец, боясь прикоснуться. А что если вдруг?..

«Да ну, не все ли равно?! Ты уже держишь камеру в руках!»

Я вытащил кассету, просмотрел остаток ленты. Серега не упоминал, менял ли он кассету с того момента, когда сбросил на диск материал о похоронах депутата Колыванова. В любом случае выходит, что на ней записаны последние убийства, «совершенные» Косиловым. Пленки оставалось еще минут на 20—25, значит… кхм, значит, при желании я мог бы увидеть, как камера убивала «хаммер», косиловскую кошку и еще кого-то, о ком Серега не упоминал. Вот только особого желания смотреть все это я не испытывал.

Колыванов, Колыванов, Колыванов. Что же ты сделал с этим «Панасоником»?

Я сунул кассету обратно, камера плавно и с тем же пиликанием ее заглотила. Все, она готова работать дальше.

Я посмотрел на противоположный берег реки. Экскаваторы расчищали площадку под будущие элитные многоэтажки. Еще раньше на этом месте рабочие выкорчевали все деревья, испоганив вполне живописный берег. Скоро в двадцати метрах от воды будет стоять новый квартал. Что ж, долой самобичевание и самокопание, даешь квадратные метры любой ценой!

Я навел объектив на стройплощадку, поймал на дисплее одну из грязных ворчащих машин. «Наехал» зуммером. В кабине сидел молодой парень в коричневом комбинезоне, загорелый, вспотевший и какой-то даже счастливый. Он ловко орудовал рычагами и улыбался. Чего ты скалишься, урод? Скоро твоим детям гулять будет негде – останется один асфальт и тротуарная плитка.

Я усмехнулся сам себе. Пламенный борец за справедливость.

Мой большой палец завис над красной кнопкой с короткой и угрожающей надписью «rec». Камера стала нагреваться сильнее. Мне показалось даже, что я чувствую ее вибрацию, как у бритвенного станка с батарейкой в рукоятке. И еще я ощущал дичайший, просто невообразимый азарт, возбуждение, сравнимое с сексуальным, страх и какое-то дурацкое чувство триумфа. Леонардо Ди Каприо, стоящий на носу «Титаника» и вопящий «Я – властелин мира!», просто дитя неразумное по сравнению со мной.

Я остановился в последний момент. Отвел большой палец и сделал плавный «отъезд» зуммером. Теперь в поле зрения камеры была вся площадка – со всеми уродующими ее машинами, оставшимися от деревьев пнями и горами строительного мусора.