Анархисты - стр. 32
В молодости Григорий Николаевич Чаусов был два года женат, но жена, безвестная смолянка, умерла в Петербурге при родах, вместе с ребенком; после этого он перестал чураться гостей (в дневнике: «На людях тоска веселей…»), и полтора десятилетия во время его пребывания в пенатах званные им гости населяли усадьбу – друзья студенческих времен или коллеги по Географическому обществу, которые тоже, как и он, проводили в России отпуска между экспедициями. Среди этих зоологов, климатологов, геологов и проч. стало обычаем привозить Чаусову разных экзотических птиц, животных, рыб и в день летнего равноденствия выпускать их на волю в надежде, что мангусты, или койоты, или гиены приживутся в здешней дикой природе. До новейших времен прижился в реке только catfish – американский сомик; среди волков время от времени охотникам до сих пор попадаются уродливые экземпляры собаковолков в полосатой шкуре; а зеленые попугаи продержались до революции, успели размножиться, но случился морозный январь 1924 года, и вся стая померзла, кроме одного самца, успевшего влететь в сени, когда сторож входил в дом и отряхивал на ступеньках веником валенки; попугай дожил до убийства Кирова и научился выговаривать «Титаны и коммунисты, шаг вперед!».
А еще в начале века в отсутствие хозяина этот сторож частенько допускал в усадьбу самого Левитана, чьим излюбленным делом было рыскать по местным лесам и полям в поисках каких-то особенных пейзажей, которые он понимал как «лики Бога». Чаусова с Левитаном познакомил Врубель, и путешественнику понравилось, как этот художник, не выговаривавший «ш» (и вместо «шлюзы» и «Миша» говорил «флюзы» и «Мифа»), выражает свои мысли о природе. Наблюдательный Чаусов сам часто бывал захвачен впечатлением от исследуемого ландшафта, который он читал, как книгу тайн, и он позвал Левитана к себе в гости на этюды, обещая прекрасный выбор: ярусы поймы, на которых верхушки деревьев едва достают до комлей стволов на следующем уровне; овраги глубиной с преисподнюю, полные осенних крон кленов, лип, прозрачности; стальной блеск речного плеса, на котором в ветреную погоду мелькают белые барашки метровых волн, и сахарная блестка церкви, выхваченная мелькнувшим просветом, пронзительно белеет в лиловых космах туч на высоком берегу, венчая возносящуюся перспективу излучины…
Левитан успел за неделю влюбиться в молодую соседку Чаусова – Настасью Иловайскую, владевшую селом Романовом в восьми верстах от Весьегожска. Она была знатоком его творчества, не пропускала ни одной выставки и сошлась с ним легко, однако, как случается порой при приближении к идеалу вплотную, стала вскоре тяготиться обществом художника. Левитана, напротив, обуяла отвага, но получив холодный отпор, он пропал на несколько дней в лесу. Чаусов искал гостя с собаками. Левитан вернулся невредимый, а Григорий Николаевич от радости и смущения просил художника не церемониться и приезжать в его отсутствие весной – писать мартовский лес и распутицу в поле, писать половодье, когда поля заливаются зеркалом и в него опрокидывается небо, писать первую звонкую зелень и маковые поля. Левитан так и поступил и, хоть Иловайская бежала от него за границу, несколько лет приезжал осенью и весной в Чаусово, заручившись в переписке неизменной благосклонностью хозяина; здесь Левитана навещали многие друзья и доблестные живописцы: Коровин, Васнецов, Серов.