Ана Ананас и её криминальное прошлое - стр. 28

Пока Бюдде выливал суп из ланчбокса, Ходжа подтянул шорты и хитро переспросил, под какой ложечкой Олли хочет, чтобы ему сосало. Он заранее наметил зону удара. Но Олли, опередив его, конечно же сразу пошёл на таран. Он врезал Ходже головой в солнечное сплетение. Ходжа с трудом удержался на ногах. Они забоксировали. В шутку. Затем всерьёз. А я, несмотря на то, что была судьёй, схватила мощный хук, не успев понять, что бокс зашёл слишком далеко.

– Эй, – возмущению моему не было предела.

Ходжа уже бил Олли по ушам, копируя азиатский бой без правил.

– Заканчивайте! – потребовала я.

– Ни за что, женщина – сказал Олли, отбоксировав Ходжу в сторону. Теперь боксировать ему пришлось с тенью, потому что Ходжа ушёл от удара на другую сторону переулка. Женщин Олли Нож-для-Огурцов и вправду не очень любил. Такой он был человек.

Препирательства завершились звонком единственной женщины, имеющей на Олли влияние. Этим человеком была его мама, фрау Клингер из поликлиники, её можно было узнать заранее, по звуку сигнала в Оллином телефоне. Он был единственным, который не симулировал вой зверей или зловещее шуршание кукурузы. Мамин звонок озвучивался песней хомяков «Хамстерданс». От звука хомячей песни Олли заранее приходил в себя и готовился к серьёзному разговору с родителями. Мы злорадно улыбались, пользуясь поводом послушать всё, что последовало за «Хамстердансом». Олли забыл убрать громкую связь, и было слышно, как мама в резкой и поэтичной форме требует, чтобы сын поел вовремя.

– Где? – держал Олли удар, с самурайской улыбкой.

– У меня в поликлинике, – приказывал голос мамы из телефона.

Олли презрительно щурился. Мы знали, что, в конце концов, ему придётся сказать «Хорошо» и повесить трубку. Вот какая мама у Олли суровая. А Олли был в своём репертуаре – несомненно, нож. Но, извините, для огурцов, а не для всего остального. Подозреваю, что когда Олли никто не видит, он слушается маму беспрекословно. Но родители редко вмешивались в его дела, так что Олли действительно делал то, что ему хочется, а не то, что хотят от него.

Вы уже поняли, что Олли среди нас был самый крутой. Точно также Ходжа Озбей считался у нас самым умным. Оба они утверждали, что это наследственное. Если кто-то начинал сомневаться, то только в наследственности, ведь по уровню интеллекта Ходжин отец был стопроцентный репербанский Бармалей, свирепый и простодушный как бегемот. А папаша Олли, наоборот, был тихий безумец. Он постоянно решал политические кроссворды и слушал по радио классику.

Барсук наш был просто Барсук, обычный парень, разве что толще других ребят на пару размеров. Ему капитально не везло с репутацией. И нашему другу, Бюдде Фегельману, тоже с репутацией не везло – он был не особенно умный и не особо крутой. Даже толстым он не считался. Он был просто Бюдде и всё. Вообще-то у фрау Фегельман был магазин ёлочных игрушек и работал он круглый год. Эта особенность резко выделялась на фоне окрестных «водка-баров». Но таким крутым, как Олли, Бюдде всё равно было не стать. Вот он лишний раз и не выделывался.

Возможно, поэтому я дружила с ним больше, чем остальными. И, наверное, по этой причине разрешала ему меня по дороге в школу встречать. А вы уж было подумали, я всем позволяю с собой до школы идти? Фигушки.