Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь - стр. 31

Судя по свету, проникавшему через два иллюминатора по бортам парохода, – смеркалось. На палубе пьяными голосами – не в строй, не в лад – пели «По диким степям Забайкалья». Кто-то, спускаясь, простучал сапогами по трапу, дёрнул дверь – заперто! – матюгнулся и вернулся на палубу. Вслед за тем что-то гулко ухнуло в воду, совсем рядом, – поток обрушился сверху, песня захлебнулась, сменившись криками: «Беляки!», «Японцы, мать их за ногу!», «Ложись!» – и снова ухнуло возле борта. Пароход завалился на другую сторону, дёрнулся, выровнялся, плицы колёс зашлёпали быстрее, судно повернуло в одну сторону, потом в другую, так, что Сяосуна бросало то к двери, то на ящики, взрывы слышались уже позади; в иллюминаторах неровно зарозовело.

– Что-то горит, – сказал Сяосун бойцам. – Пойду посмотрю. Заприте за мной дверь и никого не впускайте. Я постучу вот так, – он стукнул три раза, потом один и снова три.

Проверив, хорошо ли закрыта дверь, Сяосун поднялся на мостик. За штурвалом стоял парень в тельняшке и белой фуражке с кокардой; он улыбнулся Сяосуну и крутанул колесо штурвала.

– Хватит вилять, – сказал капитан, худой мужчина в морском кителе и чёрной фуражке. – Оторвались и слава богу. Давай к «Мудрецу»! – Он повернулся к Сяосуну. – Японцы захватили мост и пушку поставили. «Мудреца» подбили, горит. Идём спасать.

В полукилометре от «Брянты» горел двухпалубный пароход. В пламени пожара видно было, как мечутся по палубам люди, кто-то прыгает в воду, кто-то пытается спустить спасательный ялик. Оставшиеся пароходы спешили к пострадавшему.

– Нам нельзя туда идти, – сказал Сяосун. – У нас груз чрезвычайной важности и на борту людей больше, чем полагается.

– Но мы же не можем бросить их в беде. Русские своих не бросают, – возразил капитан.

– Это – демагогия! У меня приказ областного исполкома!

– А у меня – совесть человеческая!

Сяосун выхватил наган:

– Я вас расстреляю как контрреволюционный элемент!

Капитан ухмыльнулся:

– А кто поведёт пароход? Зея – река коварная, сесть на мель – плёвое дело, и ваш груз достанется япошкам.

Сяосун скрипнул зубами и убрал наган в кобуру:

– Ладно, делайте, что должны…

Закончить он не успел: в трюме раздались выстрелы и как бы издалека послышались крики по-китайски, вперемешку с русским матом. Сяосун бросился с мостика, на ходу снова вынимая наган. У трапа, ведущего в трюм, толпились красногвардейцы.

– Пропустите! – Сяосун выстрелил в воздух.

Красногвардейцы поспешно расступились, и он скатился вниз по трапу; толпа последовала за ним. У двери его отсека, расщеплённой пулями, выпущенными изнутри, лежали и стонали два окровавленных человека, третий не шевелился, возле его откинутой руки валялся пожарный ломик. Три ружья были прислонены к стенке рядом с дверью.

– Эй, вы живы? – крикнул Сяосун по-китайски.

– Живы, командир, – откликнулся кто-то из его бойцов. – Шао Минь ранен в плечо.

– Оставайтесь на своих местах, я тут разберусь.

Однако разобраться ему не дали.

– Братцы! – крикнул кто-то из-за спин столпившихся красногвардейцев. – Жёлтожопые наших братов убивают! За борт их! И золото будет наше!

Толпа угрожающе надвинулась на Сяосуна. Он впервые почувствовал смертельную опасность. «И что тебе это золото? – промелькнула мысль. – Твоя жизнь, жизнь твоих бойцов дороже». Но наперерез ей сверкнула другая: «А слово чести, данное тобой, – сохранить груз любой ценой, разве оно ничего не стоит?!»