Амур-батюшка. Золотая лихорадка - стр. 99
– Не знаю, почему меха у нас берут, – продолжал Улугу. – Соболя им отдай, рыбу налови, угощай их. Где возьму, как на всех напасусь!
– Один, что ли, он приехал?
– Какое один! – воскликнул гольд. – Целая ватага ездит. Сам кривой старик был. Знаешь его? Злой старик, рябой, левый глаз течет. Он тоже был нынче в Мылках, а потом пошел нартами вниз.
– А помощника оставил в Мылках?
– Конечно оставил!
– Куда же они поехали?
– На Горюн пошли. Вниз они не поедут: там Софийск, Николаевск, русских много. Они по рекам поедут в тайгу, где глупый народ живет, – там напугают, отберут соболей. К тунгусам пойдут. Знаешь, тунгус в тайге живет, ничего не видит, – усмехнулся Улугу темноте и невежеству таежных тунгусов. – Муку, крупу не едят, все мясо да мясо, а если мяса нету, все помирают. Сколько Дыген велит дать – все отдадут.
– Значит, по-твоему, тунгусы дурные, что Дыгену меха отдают? – спросил вдруг Иван.
– Конечно дурные…
– Ну а сам-то ты как? Наверно, двух соболей Дыгену отдал? Ну-ка, признайся. – Иван слегка тронул отвернувшегося в сильном смущении гольда. – Вот то-то, брат!.. Мы других судим, а сами… Собрались бы всей деревней да взяли бы Дыгена в рогатины, как медведя. Чего на него смотреть? Обманывает он вас. Считай: сколько ты ему за свою жизнь переплатил? Эх, Улугу, Улугу!.. – Иван хлопнул гольда по спине.
Вдали за мысом показался дымок. Вскоре стал виден косогор с черными пеньками.
– Видать юрты ваши, – молвил Улугу, не оборачиваясь.
Откуда-то издалека донеслось позвякивание колокольцев. Улугу завертелся на нартах, оглядываясь по сторонам.
– Почта поехала, – показал Иван в сторону дальнего берега.
Между торосами рысили запряженные гусем кони.
Глава двадцать первая
Замерзшее оконце в оттепель начинало оттаивать, с него обильно текло. Агафья срубила со стекла лед, протерла окошко, и яркий солнечный свет впервые за зиму осветил темные углы барабановской землянки.
Ребята спорили из-за места на солнышке. Гошка начистил до блеска железную тарелку и забавлялся, пуская зайчиков на стены.
– Ну, вот и веселей у нас стало, – говорил Федор, заходя в землянку с Тимошкой.
С утра они работали вместе, валили лес и пришли голодные и уставшие.
– Томит солнышко-то, – сказал Силин.
– У меня аж в ушах звенит, – подтвердил Санка, снимая вымазанную смолой куртку.
– Солнце-то здесь теплое, а у нас об эту пору так не греет. Кабы не ветры, тут бы уж весна была.
Агафья подала сухари и чугунок мелкорубленого мяса кабарги. Следом появился горшок каши и свежая рыба, добытая Санкой на махалку. С пищей у Барабановых за последнее время стало получше, Федор, охотясь с Савоськой за Амуром, подстрелил кабаргу. Санка поймал на свой самострел соболя, а на третий день промысла Федор взял лису.
Санка и Тимошка доедали чумизу, а Федор глодал кабаржиные кости, когда в землянку вошел Бердышов. Барабанов стал подробно рассказывать ему о своей удачной охоте.
– А ты коня у кого ставил, покуда промышлял? – спросил его Иван.
– Григорий Иваныч, дай ему бог здоровья, позаботился. Кормил, шубой его на ночь укрывал, доху не пожалел на коня.
– Ты в лес с Савоськой ходил?
– С ним.
– Это охотник так охотник!
– А у нас, дядя Ваня, почта ночевала, – блеснул светлыми глазами Санка, давно ожидавший очереди что-нибудь рассказать. – У них вчерась конь в тростнике подох. Мы с тятькой шкуру с него сымать поедем.