Ампутация души - стр. 10

– Поможите, Христа ради, чем можете! – затянул он привычную песню.

– Денег не дам, – сразу предупредил Деснин. – Все равно старшие пропьют.

– Денег не надо. Поесть что-нибудь. Кушать хочется, – тоскливо протянул попрошайка. Деснин, очевидно, припомнив себя в детстве, скрипнул зубами и кивнул: «Заходи». Побирушка был явно удивлен что его приглашают в дом, но все же вошел. «На кухню» – кивнул Деснин и поставил разогревать щи.

– Давно не ел-то? – спросил он через несколько минут, наблюдая как побирашка наворачивает.

– Суп – давно, – отозвался оборванец. – Я все хлебушек, да остатки там всякие.

Под второе пацан и вовсе разговорился:

– Я сначала от мамки с папкой сбежал – объедали, да все пропивали. Потом меня поймали и в детдом. Там меня усыновил дядя Сосо. Он хороший, кормил. Только попа болела.

– Порол что ли? – спросил Деснин.

– Нет, другое.

– А что же… Ах да… Господи! Вот сука!

От сытости пацан разомлел и совсем потерял бдительность, но заметив бурную реакцию Деснина спохватился

– Вы ведь меня не сдадите в детдом? И как дядя Сосо не будете? Тогда я пойду.

И побирашка ловко прошмыгнул ко входной двери.

– Вот уроды! – закрывая дверь вслух досадовал Деснин на всяких педофилов. – И откуда такие взялись – раньше ж не было?

Он вышел на балкон, покурил, хотел вновь поваляться на диване и почитать, но наслаждаться одиночеством больше не получалось, и Деснин решил прогуляться до Юльки.

На центральной площади, по которой проходил Деснин, наблюдалось скопление народа. Посмотреть было на что. Посреди площади на веревке, привязанной к протянутой к небу руке чугунного Ленина, висел человек. На груди его навроде таблички поблескивал квадрат зеркала. Это был местный алкоголик неопределенного возраста и неопределенных занятий, известный в народе как Вася Быдлов. Вообще-то его фамилия была Бызлов, но в народе ее переосмыслили, и было за что. В предвыборную страду – пору для всякого ранга аферистов – Вася становился электоратом: вешал на шею табличку с надписью: «Поставлю подпись за любого. Паспорт при себе, цена – умеренная» и бродил так по особо оживленным улицам. Ну а в остальное время зарабатывал себе на водку тем, что ходил за бутылку на все митинги, стачки, пикеты и прочие проявления народного, а также псевдонародного возмущения подряд и без разбора; таскал плакаты, какие дадут, и орал то, что скажут: в общем, создавал кворум.

– Ишь, даже мертвый – и то митингует, – бросил кто-то из толпы, разглядывавшей покачивающийся на ветру труп.

– Да, допился мужик. Я его трезвым уж полгода не видела.

– Но хоть бы удавился поскромнее, а то что это – на глазах у всех. Артист, блин.

– А ведь не глупый мужик-то был. Едкий, правда.

– Вот сам себя и съел. А в зеркале, зеркале, вишь, мы стоим.

– Я ж говорю: митингует все. Типа: я – это вы.

– Да ладно. Хрен его знает, что ему спьяну в голову взбрело.

Тут кому-то показалось, будто покойник дернул ногой. «Живой!» – пронеслось по толпе, но никто не двинулся с места, продолжая глазеть на небывалое зрелище. Лишь Деснин рванулся вперед, растолкал зевак и вскочил на бордюр перед памятником. Дотянулся он лишь до колен, неловко ухватил висельника за ноги и попытался приподнять.

– Отставить! – послышался приказ.

Деснин обернулся. К памятнику подбегал ментовской капитан.