Американха - стр. 61
– Хот-доги.
Ифемелу осмотрела интересные длинные колбаски и принялась заглядывать в буфет в поисках масла.
– Мамочка говорит, чтоб я звал тебя тетя Ифем. Но ты же мне не тетя. Ты мне двоюродная сестра.
– Ну и зови меня кузиной.
– Ок, куз, – сказал Дике и рассмеялся. Смех у него был такой задушевный, такой открытый. Ифемелу обнаружила растительное масло. – Масла не надо. Просто свари хот-дог в воде.
– В воде? Как это – готовить колбаску в воде?
– Это хот-дог, а не колбаска.
Разумеется, это колбаска, хоть зови ее этим нелепым «хот-дог», хоть нет, и она поджарила две штуки на той же капле подсолнечного масла, какой хватало когда-то на жарку сосисок «Сатиз»[84]. Дике смотрел на это с ужасом. Она выключила плиту. Дике сдал назад и сказал: «Буэ». Они глядели друг на друга, между ними – тарелка с булочкой и два сморщенных хот-дога. Тут-то она и поняла, что надо было послушать Дике.
– Можно мне сэндвич с джемом и арахисовым маслом тогда? – спросил Дике. Она последовала его указаниям: сначала намазала на хлеб арахисовое масло, давясь смехом от того, как он пристально за нею наблюдал, будто она того и гляди решит и сэндвич поджарить.
Когда вечером Ифемелу рассказала тете Уджу историю с хот-догом, тетя Уджу проговорила без всякого веселья, какое ожидала Ифемелу:
– Это не колбаски, это хот-доги.
– Все равно что говорить, будто бикини – это не нательная одежда. Гость из космоса разницу заметит?
Тетя Уджу пожала плечами; она сидела за кухонным столом, ела гамбургер из мятого бумажного пакета, перед глазами – медицинский учебник. Кожа сухая, вокруг глаз тени, настроение обесцвеченное. Казалось, она смотрит на книгу, а не читает ее.
В продуктовой лавке тетя Уджу не покупала ничего из того, что хотела, – только то, что распродавали, и заставляла себя это хотеть. Взяла пеструю листовку при входе в «Ки-Фуд» и отправилась искать продукты, включенные в распродажу, прочесывала ряд за рядом. Ифемелу катила тележку, Дике шел рядом.
– Мамочка, мне эти не нравятся. Возьми синюю, – сказал Дике, когда тетя Уджу клала в тележку упаковки овсяных хлопьев.
– Эту можно купить одну, а вторую получить в подарок, – сказала тетя Уджу.
– Они невкусные.
– Они по вкусу такие же, как обычные хлопья, Дике.
– Нет. – Дике снял с полки синюю коробку и поспешил к кассе.
– Эй, мальчуган! – Кассирша была дебелая и радушная, щеки красные, шелушившиеся от солнца. – Помогаешь мамочке?
– Дике, положи на место, – сказала тетя Уджу с гнусавым скользящим акцентом, какой она применяла в разговорах с белыми американцами, в присутствии белых американцев, заслышав белых американцев. «Па-ажи на-а-места». И с этим акцентом проступала и новая личина – виноватая и застенчивая. С кассиршей она вела себя чрезмерно подобострастно. – Простите, простите, – сказала она, копаясь в поисках дебетовой карты в кошельке.
Поскольку кассирша наблюдала за ними, тетя Уджу разрешила Дике взять ту коробку с хлопьями, но в машине схватила его за левое ухо, крутнула, дернула.
– Я тебе говорила никогда ничего в продуктовом не брать? Ты меня слышишь? Или хочешь, чтоб я тебя шлепнула, и тогда услышишь?
Дике прижал ухо рукой.
Тетя Уджу обратилась к Ифемелу:
– Вот как в этой стране плохо ведут себя дети. Джейн даже говорила мне, что ее дочка угрожает позвонить в полицию, когда Джейн ее бьет. Вообрази. Девочка не виновата, ее привезли в Америку, и ее тут научили, что можно звонить в полицию.