Амалия. Перекроить судьбу - стр. 4

— Так на туфельки свои глянь, в земле да палой листве все. А дорога у нас вся песчаная, — хохотнул мужчина и посмотрел на хнычущего малыша. — Молоко-то есть? Аль коровьего принести?

— Есть, — покраснев, отозвалась я, опуская голову.

— В комнату иди. Корми, а я пока растоплю да воды нагрею, — махнул рукой в сторону двери Васил и вышел из дома.
— Ну что же, идём, — тихо шепнула я, беря малыша на руки. Зайдя в комнату, я осмотрелась. Большой сундук за дверью, ещё поменьше возле кровати, стол прямо возле окна, а у стены большая, двуспальная кровать.

Я села сначала за стол, но поняла, что долго не выдержу. Пересев на кровать, с удивлением обнаружила довольно-таки мягкий матрас. Не ожидала такой роскоши в деревне!
Распеленав мокрого малыша, я стянула платье по пояс и приложила обнажённое тело к груди. Послышались жадные причмокивания, а я улыбнулась. Всегда хотела детей, но сначала училась, потом копила деньги на собственное ателье, потом болезнь родителей, долги, кредиты… Ни времени, ни желания заводить отношения не было. А время шло…
Теперь ни долгов, ни кредитов, зато есть ребёнок и абсолютное непонимание, что делать дальше. То, что оставаться в этой деревне нельзя – понятно даже последней дуре, коей я себя не считала. А куда идти? Амалия не была нигде дальше графства, в котором работала. Родители давно сгинули, подхватив холеру, а больше у девочки никого не было.
Вот и не защитил никто, когда графский сын под юбку полез. И на крики никто не пришёл – привыкшие. Да и какой смысл? Слуги только сочувственно головой покачали, когда едва живая Амалия вышла из графских покоев.
Но как ни странно, девочка хотела этого ребёнка. Наверное, потому что больше никого не осталось, а родную душу хочется иметь любому человеку. Или сыграли юношеский максимализм и вера, что она сможет воспитать ребёнка.
Я залезла в сумку и достала мешочек с монетами. Высыпав их на кровать, я принялась считать золотые кругляши. А немало за молчание! Пятьдесят золотых – при зарплате горничной в две серебрушки. Неужели родители Генри всё же чувствовали свою вину и понимали, какое чудовище их сын? Только вот он единственный ребёнок в семье, наследник…
Собрав монеты в кошель, я спрятала их поглубже в сумку и посмотрела на крошку.

— Как же тебя назвать, милый? — тихо прошептала я, разглядывая тёмные волосики мальчика. — Может, Итан? А ты знаешь, что это имя означает “сильный, крепкий”? Когда-то верили в силу имени, что оно дарует особую защиту своему носителю.

Малыш оторвался от груди и смотрел на меня внимательным взглядом, словно понимал, что я ему говорю.

— Накушался, маленький? — проворковала я, целуя кроху в макушку, пахнущую молоком. — Тогда давай оденемся.
Но одеть малыша я не успела, раздался стук в дверь. Натянув платье и зашнуровав его на груди, я распахнула дверь, за которой стоял Васил.

— Вода согрелась, искупай мальца, — тихо сказал мужчина, кивая на Итана. — Тряпки, переодеть его, дам.

— Спасибо, — поблагодарила мужчину, положила Итана в корзину и, забрав вещи, вышла из комнаты.
На столе уже стояла небольшая ванна, наполненная чистой водой. Я подвернула рукав и коснулась воды локтем. Вода оказалась комфортной, тёпленькой. Взяв из корзины влажную пелёночку, завернула Итана и аккуратно опустила в воду, стараясь не делать резких движений, чтобы не напугать малыша. Итан сморщил носик, но не расплакался, лишь засопел и завозился на руках.