Алые перья стрел - стр. 23

Все промолчали, потому что и так было ясно, что «вот бы полетать».

В сарае тихо замычала Жадина корова.

– Мается, бедная, – сказала Валька. – Зарезал Жада ее теленочка.

– Он за деньги хоть кого зарежет, – сказал Вовка и плюнул. – Сквалыга! Даже ящик хотел забрать, не мог удержаться от жадности.

– Откуда такие люди берутся? – удивленно спросил Павлик. – Правда, ребята, даже непонятно.

– Потому что буржуйская натура, – отрезал Цыпа.

И словно в ответ на Жадиной веранде обрадованно взревел патефон:

Вовка обеспокоенно завозился. Он сидел выше всех, а сейчас еще поднялся на ноги. И смотрел через забор во двор Василия Терентьевича.

– Не дали тогда мне расстрелять эту бандуру, – с упреком произнес он.

– Сядь, – велел Митька. – Ты мне ногой по затылку стукнул.

Павлик Шагренев задумчиво сказал:

– Если бы достать такой репродуктор, как на стадионе… Мы бы с папой все остальное сделали, чтобы пластинки играть. Жала завел бы свою «кукарачу», а мы бы свою хорошую песню. Жадин патефон и не услыхал бы никто.

– Он охрип бы и лопнул от натуги вместе с хозяином, – заметил Митька.

– Зачем репродуктор? – сказала Валька. – Вон у Вовки голос громче всякого радио. Ты, Вовка, запел бы что-нибудь. Это лучше всякой пули. Никакой патефон тебя не переорет.

– А что! Я могу! – неожиданно сказал Вовка и крикнул: – «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер!»

Голос был в самом деле отчаянно громкий. Ясный и отчетливый. Даже в ушах зазвенело. Но кроме голоса, был у Вовки еще хороший слух. И может быть, сам того не желая, Вовка с протестующего крика перешел на мелодию:

Сейчас эта песня старая и привычная. А тогда была она совсем новой. Она прилетела к ребятам с экранов, из нового фильма, где их ровесник Роберт Грант неустрашимо рвался на помощь отцу-капитану. Были в песне синие ветры, зов морей и яростная уверенность, что «кто ищет, тот всегда найдет».

Не прерывая песни. Вовка вскочил и начал подниматься по лестнице. Так же, как поднимался по вантам к верхушке мачты Роберт Грант. И ребята ринулись за ним.

Они любили хорошие песни, только раньше как-то стеснялись петь вместе. Но сейчас в песне была их борьба, их протест и гордость. И они подхватили слова о веселом ветре, разнесли их с высоты на весь квартал – звонкие слова о смелости и мальчишечьей правоте.

Жестяная глотка патефона заскрипела и умолкла. Жадин голос на веранде нерешительно сказал:

– Хулиганство…

Это случилось в промежутке между куплетами, и ребята услышали. Они засмеялись. Безбоязненно и торжествующе, потому что слишком явным было Жадина бессилие. А потом они закончили песню, и Вовка тут же завел новую:

И они подхватили опять, удивляясь, как здорово, как слаженно звучит их неожиданный хор.

Митькин отец вышел на крыльцо и слушал, подняв голову. Рядом с ним возник Лешка.

– Идите к нам, Петр Михайлович, песни петь! – крикнула Валька.

– Голос теперь не тот, Валя, – сказал он. – А то бы я спел, честное слово. Вот Алеша пусть идет.

Лешка, деловито сопя, стал карабкаться к ребятам.

Патефон порывался выплюнуть лихой фокстрот, но умолк, не доиграв. А ребята пели: