Алмаз. Апокриф от московских - стр. 21

– А где Анастасия? – спросил он камердинера, заметив наконец, что находится не в своей, а в ее спальне.

– Барышня отрабатывают классы, – ответил тот. – Так что если гимнастику опять отложите, так до обеда можете прогуляться.

– Без тебя, дурак, решу, – проворчал царевич и зевнул. – Советник выискался на мою голову. Позволяешь себе… Где это видано, чтобы прислуга господам советы давала? Себе хороший совет дай, прежде чем рот открывать при барине. Если мне сейчас еще и кухарка советовать начнет, всех выгоню к черту.

Лакей возвел глаза к потолку, подумав, что если барин останется дома, то за полдня запросто вытреплет ему все нервы.

Выбравшись наконец из пуховых перин, Уар выглянул в окно и почувствовал, что Москва задышала весной, тем особым запахом, который рождает ожидания и предчувствия чего-то нового и радостного. Царевич обманывался не в первый раз. Выйдя после завтрака из дому, он ощутил лишь острый запах свежего весеннего собачьего дерьмеца и тут же ступил в оное. Выругавшись без сердца, он отправился навстречу бегущим ручейкам в сторону Мясницкой. Этуаль отрабатывала классы, и до обеда он решил не изнывать в ожидании ее появления, а прогуляться, как и советовал ему лакей, имевший к тому свой интерес.

Отчего-то вспомнилось царевичу одно из Вербных воскресений его детства. Начиналось оно пышным шествием. Впереди процессии степенно выступали бояре, дворяне, приказные чины. За ними везли вербное дерево. Под ним на санях ехали патриаршие певчие – мальчишки лет двенадцати в белых одеждах, похожие на ангелов. Пели звонкими голосами. В середине процессии верхом на «осляти», которого царь вел под уздцы, ехал патриарх. Впереди государя стольники несли скипетр, царскую вербу, свечу и полотенце. Патриарх налево и направо осенял народ крестом. Шествие замыкало духовенство с торжественными лицами. По ходу движения дети стрельцов, шустрые подростки, расстилали перед «осляти» разноцветные ткани и одежды – согласно Евангелию. Маменька объясняла, что так жители Иерусалима встречали Христа, въезжавшего на ослике в их город. Когда процессия вступала в Спасские ворота Кремля, по всем московским церквям звонили колокола. У стен Успенского собора шествие останавливалось. Царь и патриарх обменивались поцелуями. Государь отправлялся во дворец, а патриарх – в храм.

За неделю до Пасхи на Красной площади открывался вербный торг. У кремлевской стены торговали вербой и живыми цветами. Оставшаяся неделя до Пасхи была наполнена подготовительными заботами к большому празднику. Царевич давно уже не грустил по прошлому – слишком длинным было оно, чтобы стоило тащить его в сердце в бесконечное будущее.

На Мясницкой, против почтамта, на углу Юшкова переулка разместился торговый дом «Георгий Жемличка и Ко». Российский представитель молодого американского автопрома, завидев дорого, хоть и не броско одетого молодого человека, от которого буквально разило большими деньгами и еще чем-то странным, взял его в рекламные сладкие клещи и поразил последней новостью сезона – бесшумными автомобилями. Список выглядел лаконично:

Не будучи расположенным вникать в технические тонкости устройства транспортных средств, царевич размышлял о специальном костюме, в котором, должно быть, удобно и пристойно находиться за рулем. По всему выходило, что сочиненный им костюм более подходил к самой дорогой модели, которой в салоне явно недоставало. Но возвращаться домой пешком не хотелось, и Уар с большой неохотой согласился на «Винтон», чем несказанно обрадовал представителя заокеанского автопрома. Когда-нибудь Москва будет выпускать автомобили, не уступающие заграничным, подумал Уар, и «лошадок» в них будет поболе. И назвать авто следует гордо – «Москвич». Посрамленная Америка ахнет!