Аллея всех храбрецов - стр. 30
– Зубрить приходится.
– И хорошо, а то в двадцать пятом – сплошные открытия. Время от времени начинается: мы – молодцы и открыли… А разберутся, оказывается, Клеро, тридцать четвёртый том, в сноске. Советую вам поскорее войти в основной состав.
– А как? Подскажите, Васенька? Что нужно прежде всего?
– Скажу вам: многое. Не ошибиться, например.
– Ни разу? Как же?
– А проверять некому. Ошибающийся выбраковывается. И каждый раз требуется решать: когда, с кем и как? И дело в пропорции.
– А Невмывако? Пётр Фёдорович? Кто он?
– Невмывако – по анекдоту. Знаете, «На солнце летим». Есть такой анекдот. Не знаете? Приходит как-то начальник: «Товарищи, нам оказана высокая честь – на Солнце летим». «Как же так, на Солнце? Сгорим». «Верно. Но если подумать? Есть выход: ночью летим».
Его пути с Невмывако практически не пересекались. Невмывако подписывал служебные на вход и выход, заявки на пропуска и детали, оставался вечерами, хотя забот ему едва хватало на день, и, расхаживая по коридору, останавливал проходящих.
– Над чем работаете, Борис Николаевич? – спрашивал он Мокашова.
– Над собою, Пётр Фёдорович.
Он пробовал было подключиться к объектовой работе, но Вадим его охладил:
– Не время ещё. Потерпи.
Только он видал, как рядом крутились «сапоги». В жизни он часто поступал всему наперекор. В институте перед распределением говорили: «не попасть к Викторову», а он загорелся непостижимым. И вот он здесь. Хотя, может, ещё и не созрел для настоящих дел. Но у него получится. Случалось, в институте за ночь просекали сдаваемый предмет. «Довольно, – обрывал он себя, – хватит вспоминать институт. Так можно и детский сад вспомнить. И институт – не пример. Настоящая халтура. Нет, просто метод «Sturm und Drang».
– Над чем трудитесь конкретно? – не отставал Невмывако.
– Ассенизатором тружусь. Ассенизационно-архивная работа, чистка авгиевых конюшен.
– А вы думали, что здесь сплошь первооткрыватели? И ассенизаторы нужны. Причём даже не по необходимости, а по убеждению. И пороха не изобретите, пожалуйста, очень вас прошу.
– Изобрёл уже, Пётр Фёдорович.
– Тогда я вам не завидую.
– Я сам себе не завидую.
И Мокашов спешил себе дальше, а Невмывако останавливал других.
На двадцать пятый отдел на фирме смотрели с любопытством и сомнением. Со стороны их действия напоминали бравый кавалерийский наскок в делах, требовавших неторопливости и осторожности. И сомневающиеся были искренними патриотами фирмы. Невмывако чувствовал это отношение.
По всем приметам выходило, что он попал на фирму в неудачный момент. Вслед за приливом расширения по отделу прокатилась волна урезания. Упраздняли стенды, и тот, необычный, на полифилярном подвесе, который недавно расписывали, как непременное достижение. Невмывако пугала эта непоследовательность. Поистине одна рука не ведает, что другая творит. И перекладки здесь никого не волновали. «Мы – умные, обойдёмся без стенда», – комментировал Вадим.
Невмывако, конечно, видел, что основное здесь – объектовая работа, но волокли её немногие, а остальные оставались на подхвате, так, для мебели. И теоретики достойно чувствовали себя. А что такое теория по сути своей? Нечто выхолощенное, застывшее, упрощённое, более простое, чем, скажем, сама жизнь. Теория – там, где удаётся концы с концами свести. Сначала делают дела, затем наводят теории. Теория – вовсе не для нас и не здесь, точнее, мы – не для неё.