Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 56
С Василием Васильевичем [Лужским] была немая сценка, на одних глазах, не знаю, что она выражала – у меня смущение и любопытство, а у него что – не разберешь.
Занятно все это во всяком случае.
19 [декабря 1906 г.]
С января у нас появится новая личность в театре – сын Горева219– будет в труппе. Говорят, очень красивый.
Меня это известие обрадовало, заинтересовало и разволновало ужасно!
20 [декабря 1906 г.]. Среда
1‐е представление «Бранда».
Сейчас из театра. По-видимому, успех полный… Что скажут газеты – а публика принимала хорошо [два слова вымарано]. Все время думаю о Василии Ивановиче – какой он огромный актер, какой изумительный актер!
Путаются мысли… Рука едва движется… Спать пора… Скоро 3 часа.
Люблю.
21 [декабря 1906 г.]
Ну что же, все хорошо!
Газеты хвалят. Василий Иванович одержал огромную победу220. Радуюсь за него очень.
Но, с другой стороны, что-то щемит грудь, какая-то непонятная боль. Чувствую себя «такой маленькой, такой несчастненькой».
22 [декабря 1906 г.]
Вот она опять, эта страшная – тоска… Ползет медленно-медленно, тяжело, откуда-то с глубокого дна души, растет все больше, больше [три слова вымарано] и так страшно терзает душу, точно там ворочают чем-то острым и ядовитым…
Господи, тяжесть какая!
Что делать? Жить как??
В такие минуты я становлюсь апатичной, равнодушной ко [всему. – вымарано] окружающему и только с какой-то странной тупостью прислушиваюсь к внутренним ощущениям.
И дальше этого ничего нет. Энергия пропадает, силы рухаются <так!>, я опускаюсь как-то вся и не знаю, что сотворить с собой, куда деваться.
Боже мой, Боже мой!
Тяжело!
23 декабря [1906 г.]
Ура! Новый Год будем встречать в театре! Рада этому – страшно! Хотя, с другой стороны, жутко чего-то. Ведь я на всяких таких собраниях бываю обыкновенно очень неинтересна, и внешне, да и держать себя не знаю как, что делать с собой, не знаю. И вот теперь, когда я поразмыслила, это вовсе не представляется мне заманчивым. Напротив того, мне кажется, я измучусь страшно! Во-первых, я буду неинтересная и скучная, во-вторых, Василий Иванович будет ухаживать за кем-нибудь – и моя душа будет раздираться от боли, в-третьих, хотя это и неважно, мне одеться не во что будет как следует… Так вот…
И я уже представляю себе, как мне будет тяжело, с какой страшной тоской я приду домой, как брошусь в постель и буду плакать горько-горько… И мне уже заранее делается тоскливо и жалко себя… Ну да довольно об этом! Будь что будет!
Сегодня Василий Иванович был на репетиции «Драмы жизни»… Я так волновалась по сему случаю, что со мной чуть не сделался разрыв сердца. Когда мне нужно было сказать свою фразу – горло сжалось, как тисками, и я едва выговорила слова – шепотом.
Василий Иванович потом подошел ко мне, поздоровался, был такой милый, внимательный. Да, знаменательный разговор: «Вы стали грациозно бегать, – раньше этого не было». «Да что Вы, Василий Иванович…» – «Правда. Вероятно, вы другие башмаки носите. В прошлом году вы ходили вот так (представил очень похоже) и в ногах чувствовалась какая-то скованность, а теперь бегаете свободно и грациозно»221.
Потом попрощались. Пожелали друг другу хороших праздников и разошлись.
Сегодня год ровно с того дня, когда я чувствовала себя [такой. — вымарано] бесконечно счастливой! Я хорошо помню этот день. Как я встретила его, как он проводил меня до угла, говорил со мной, и как душа моя трепетала счастьем. Я так хорошо помню это, как будто бы это произошло всего несколько дней назад.