Алина - стр. 11
Мы уже проехали не меньше четверти часа, когда Алина, повернувшись ко мне, сказала:
– Ах, да, я забыла сказать тебе, мы сейчас едем не домой…
И я узнал, что наши планы поменялись во второй раз. По какой-то причине Лия и Мишаня решили провести время с нами, отдельно от детей, мам и нянь, и повезти нас на несколько дней в горы, и уже потом вернуться в Барселону и побыть в их доме со всей семьей. Я не понял, делали ли они это ради нас, как хотелось думать Алине, или решили воспользоваться случаем и отдохнуть вдвоем, подальше от домашних. Впрочем, мне это было неважно. Так даже лучше, подумал я, ведь мне с самого начала не хотелось останавливаться в их доме.
Мы выехали из города и стали подниматься наверх. Остались позади городские окраины, похожие друг на друга жилые дома и длинные, без окон без дверей промышленные здания; кругом зазеленело, зацвело. Дорога пошла серпантином. Посреди густых холмов вспыхивали полянки, сплошь усеянные мелкими желтыми цветами. Чем выше, тем гуще становилось это желто-зеленое буйство, залитое широким июньским солнцем. Алина ахала, подпрыгивала на месте и кидалась от окна к окну, показывая пальцем то в одну сторону, то в другую. Я разделял ее чувства, здесь и впрямь было красиво.
Так мы ехали еще около получаса. От высоты закладывало уши и шумело в голове, я почти не слышал, о чем переговаривалась с сестрой Алина, меня охватывала дремота, и я отключился бы, если бы не хотел есть. Машина шла все круче, дорога становилась узкой и местами поворачивала так резко, что Алину кидало из стороны в сторону. Она смеялась и то падала в мои объятия, то с визгом отлетала в противоположный угол и протягивала мне оттуда руки. Лия с улыбкой поглядывала в зеркало на нашу возню и продолжала вести уверенной рукой, видно, ехала здесь не в первый раз. Мишаня ни на что не реагировал, пейзажи за окном его не увлекали, он беспокоился из-за связи, которая стала прерываться, и пытался дозвониться до кого-то, пока телефоны не отключились окончательно.
На мое счастье, мы подъехали к переезду, где на возвышенности стояло придорожное кафе. Не успел я попросить Лию притормозить, как она сама произнесла медленным и назидательным голосом, каким разговаривают взрослые с детьми:
– Кому-нибудь надо остановиться, руки помыть?
– Надо, надо! – тут же откликнулись мы с Алиной.
Лия повернула на стоянку.
– Мы бы перекусили, – уточнил я.
– Вы что, проголодались?
– Ой, да, Лиечка, мы ужасно проголодались, – ответила Алина. – Здесь можно поесть?
Тут вдруг включился Мишаня:
– Правда, Лия, пошли поедим что-нибудь. Что мы их голодными возим с дороги?
Лия пожала плечами:
– Хорошо. Пойдемте.
Когда мы вышли из машины, я снова отметил, какой маленькой она была; на фоне всех нас – и своего тяжеловесного мужа, и высокой, крепко сложенной Алины, и меня – она казалась особенно хрупкой. В кафе не было ни единого посетителя. За прилавком стояла круглая женщина в чепце, не понимавшая ни слова по-английски. Объясняться пришлось при помощи Лии, которая единственная из нас четверых говорила на испанском.
– Давайте сядем на веранде. Поедим на свежем воздухе, – предложила она и повела нас на улицу.
Веранды здесь не было. Прямо на траве стоял один-одинешенек пластиковый столик со стульями. Лия по-хозяйски уселась первой, я подвинул стул Алине, и она, поеживаясь от холода, устроилась рядом с сестрой. Я посмотрел вокруг. Долина под ногами простиралась далеко вперед, со всех сторон холмы. Температура заметно снизилась, солнце хоть и светило по-прежнему ярко, тепла не давало. Облака, которых в Барселоне не было и в помине, здесь висели низко, прямо над головой, цепляясь за острые зеленые вершины. От земли поднималась влага, пахло сыростью. Я глянул на Алину. Одетая в одно только коротенькое платьице без рукавов, с голыми ногами, в своих высоких босоножках на каблуках, она вся сжалась в комок, но виду не подавала и восторженно оглядывалась вокруг, любуясь долиной и холмами. Я увидел, что на Лии теперь была надета теплая кофта. Сняв с себя толстовку, которую всегда брал с собой в самолет, я накрыл ею Алину. Она схватилась за нее обеими руками и с благодарностью подняла на меня глаза: