Алексей Навальный. Гроза жуликов и воров - стр. 5

Перестройка для меня связана с музыкой, начиная с Башлачева и заканчивая группой „Крематорий“. Еще „Кино“, „ДДТ“, „Алиса“. Их тогда начали показывать во „Взгляде“, потом появилась „Программа А“. Их песни я помню наизусть до сих пор. У меня был проигрыватель, на котором слушались выходившие пластинки, потому что магнитофон, а уж тем более видеомагнитофон, мы себе позволить не могли. Во всех военных городках, где я жил, все люди были одинаковые, никто никогда не был за границей. А в последнем городке, где родители и сейчас живут, там уже были дети, чьи отцы служили в Германии, Венгрии, Афганистане. И то, что они привозили, это был шок – настоящие жвачки с настоящими вкладышами; дома у них были японские телевизоры; они рассказывали „про заграницу“. Это был другой мир. А у нас ничего не было. И стала заметна разница. Эти люди были, вроде, такие же советские офицеры. Но те советские офицеры, которые послужили в Германии, они были совсем другие советские офицеры. Я не чувствовал социального неравенства, и они не были богаче нас. Но они там были, а мы нет. И поэтому было понятно, что мы разные люди. Было понятно, что вся эта поганая система построена на обмане, и все эти агитаторы и пропагандисты, которые здесь живут и рассказывают сказку про свою партию, мечтают только о том, чтобы получить путевку в Болгарию, купить здесь часы, там их обменять на какие-то духи и два магнитофона, чтобы один здесь сдать в комиссионку. Все хотели поехать за границу. А за границу ездили только те, кто больше всего полоскал нам мозги – какой распрекрасный Советский Союз, советский строй. Осознание этого, плюс программа „Взгляд“, рок-музыка – все это сформировало из меня отъявленного, адского демократа и либерала.

Нужно было быть ребенком, чтобы чувствовать всю ненормальность окружающей действительности – вокруг царило „совковое“ лицемерие, которого взрослые почти уже не замечали. Трудно сказать, удалось ли нам от него освободиться, но внешние проявления „совковости“ точно живут до сих пор. Я могу зайти в ресторан за границей и сразу вижу, где сидят наши русские-советские люди: шныряют испуганно глазами и пытаются произвести впечатление. Наверное, я хотел бы избавиться от этой советской затравленности, которая во мне точно есть – когда люди смеются, ты думаешь, что они смеются над тобой. Если посмотреть на китайцев в возрасте, они точно такие же; они радикально отличаются от китайской молодежи. Советские люди всегда ищут подвоха. Я, наверное, в меньшей степени, чем те, кто меня старше. Мой младший брат – он уже не такой. А дети мои совсем не такие. Они не чувствуют себя несвободными и комплексуют совершенно по другим поводам. Но ведь все это можно назвать иначе – культурным кодом. То, что мы презрительно называем „совковостью“, это наш культурный код. Вот такой он и есть.

Я всегда читал газеты. В семье выписывали „Известия“, еще что-то, а когда начались нормальные газеты, мы выписывали „Московский комсомолец“, „Аргументы и факты“. Я всегда знал, кто у нас какой министр, кто замминистра и всегда влезал в политическую дискуссию, у меня всегда были политические взгляды. Многие свои тогдашние взгляды я сейчас считаю наивными, но они у меня были. Не понимаю, как можно не знать, каких ты политических взглядов. Когда человек мне говорит, что не интересуется политикой, я считаю его просто глупым. Или это отговорка, чтобы плыть по течению, чтобы объяснить свою лень или подлость.