Александровские Кадеты. Смута. Том 1 - стр. 51
– Кадет Солонов! – хлестнул голос Двух Мишеней.
– Бегите, Федя, бегите. Нельзя от своих отставать. – Мать Лизаветы скрылась в дверях, зато вместо неё на улицу выскочила сама младшая m-lle Корабельникова.
Волосы растрёпаны, кулачки крепко сжаты. Белая блузка, длинная юбка, как положено, до самой земли.
– Феденька!
И они обнялись.
Прямо при всех, никого не стесняясь.
– Лиза, пожалуйста… уходите. Ну хоть ты!..
– Федя… – Его щеки коснулось что-то влажное и горячее. – Ты же знаешь мою муттер – её ломовой лошадью не сдвинешь… Но ко мне вот Зина пришла, и знаешь, что у неё есть? Револьвер, настоящий!..
– Лиза… не поможет вам ни дробовик, ни револьвер, бегите, Лиза, бегите!
– Солонов! – донеслось вновь.
– Не беспокойся, ну, пожалуйста, – быстро-быстро зашептала Лиза, хватая его за плечи. – Только возвращайся, ладно? И Пете накажи. Что Зина, если с ним что случится, из-под земли его достанет…
И тогда он её поцеловал.
Ну как «поцеловал» – неловко потянулся вдруг вперёд, она потянулась тоже; неловко и неумело ткнулись губами в губы, жарко вспыхнули оба, чуть не в ужасе отпрыгивая друг от друга.
Лиза так и замерла, вновь стиснувшиеся кулачки прижаты к груди, ветер треплет волосы, а Юрке Вяземскому наконец удаётся построить кадет, и они начинают отбивать ногу, сперва как бы в шутку, дурачась, – а потом всё чётче и твёрже, и вот уже колонна кадет чеканит шаг, словно на высочайшем смотру; и люди выбегают из домов, кто-то плачет, кто-то крестит их, а Две Мишени кричит севшим надтреснутым голосом:
– Уходите из города! Скорее! Уходите все, куда угодно, только уходите!..
И в словах его отчаяние, потому что он уже знает – никто не послушается.
Лиза… Лизавета Корабельникова…
– Фёдор?
Нет, это не её голос. Но в нём тоже тревога и забота – настоящие, неподдельные. И что-то ещё, что он смутно чувствует, о чём догадывается, но боится признаться даже самому себе.
– Фёдор Алексеевич? – Кажется, он её испугал, эту милую сестру…
– В-всё хорошо, – выдавил он.
– Вот не надо так больше делать, – наставительно, но с явным облегчением сказала она, в шутку грозя тонким и длинным пальцем, тем самым, что принято называть «аристократическим».
– Не буду, мадемуазель Татьяна… – повинился он.
– Всё, вам надо спать, милый кадет, – она поднялась. – Утром вас осмотрит Иван Христофорович, узнает, что вы ночью бодрствовали, мне попадёт. – Лёгкая улыбка на бледных губах.
– Есть спать. – Фёдор попытался улыбнуться в ответ.
Она молча кивнула и отошла – к своей конторке.
Фёдор Солонов, однако, спать уже не мог. Потому что думал разом о всех, оставшихся позади, – о родителях, сёстрах, Лизе и всех остальных, с кем свела жизнь за годы в корпусе, кого он успел полюбить и кто полюбил его.
Мама, сёстры и няня должны были быть уже в безопасности, во всяком случае, там, у них, не стреляли. Папа… Фёдору только оставалось надеяться, что Туркестанский стрелковый полк сумел пробиться из окружения под Стрельной.
А вот Ирина Ивановна Шульц…
Ох, ох, Ирина Ивановна…
Но на этом месте силы покинули кадета Солонова уже окончательно.
Он спал.
Две Мишени проснулся за минуту до того, как началась стрельба. Что его разбудило – неведомо; только что спал мёртвым сном, чёрной тьмой без сновидений, а вот уже руки сами сбрасывают шинель, натягивая сапоги и спеша нашарить кобуру с оружием.