Александровские Кадеты. Смута. Том 1 - стр. 3
В общем, кадет Солонов только даром проворочался до самой побудки. На завтраке было ещё ничего, а вот на первом же занятии Фёдор принялся неудержимо клевать носом.
По счастью, это оказался Закон Божий, и отец Корнилий в класс вошёл с видом весьма озабоченным.
Лев Бобровский – вот уж с кого всё как с гуся вода! Свеж, как огурчик, будто ничего и не случилось вчера! Бойко и чётко доложил, что «кадет всего в наличии двадцать», прочёл молитву, однако священник лишь вздохнул и стал рассказывать о приключившейся с «наставником вашим Ильёй Андреевичем» беде, вспомнил Феофана Затворника[3], слова святителя, что «Бог внимает молитве, когда молятся болящею о чём-либо душою. Если никто не воздохнёт от души, то молебны протрещат, а молитвы о болящей не будет» – и вскоре класс дружно читал молитвы о здравии раба Божьего Илии.
Во всяком случае, никого не спрашивали и оценок никаких не ставили.
Само собой, кадеты зашумели и зажужжали, стоило отцу Корнилию, благословив их на прощание, выйти из класса. Петя Ниткин так вовсе остался сидеть, пригорюнившись, и, кажется, с трудом удерживался, чтобы не расплакаться; это позволило Фёдору немедля взять за пуговицу Лёву Бобровского.
– Тихо, Слон, тихо! – зашипел в ответ тот. – Ну, чего ты с ума сходишь?! Нам молчать надо, никому ни слова! Ниткину в особенности!
– Сам знаю, что тихо надо! – огрызнулся Фёдор. И рассказал, что просидел ночью в лазарете, что на него натолкнулись там Две Мишени с госпожой Шульц, что он, конечно, отговорился, но…
– Вот балда! – Бобровский весь аж ощетинился, словно разозлившийся кот. – Надо ж такое было удумать!.. Да ещё и попался! Думаешь, Двух Мишеней обмануть сможешь?! Ха, чёрта с два! Аристов – он умный! Догадается, что не мог ты сам об этом прознать!
– Я фельдфебеля встретил… спросил…
– Ну тогда ещё ладно, – проворчал Лев. – Ну вот как так, Слон? Ну что ж ты вечно голову в улей суёшь?
– Моя голова – куда хочу, туда и сую! – обозлился Фёдор. Обозлился от того ещё больше, что понимал – Бобровский, как ни крути, во многом прав.
– Суй! Если б ещё мою голову с собой бы не поволок!..
– Эй, вы тут о чём? – рядом с ними возник Петя Ниткин. Глаза успели покраснеть. – Илья Андреевич при смерти, а они тут…
– Нитка! Отвяжись, – грубовато бросил Бобровский. – Не до тебя, плакальщик. Мы тут думаем, кто на Положинцева покуситься мог. Хочешь, давай с нами думать. А реветь – не, это к тальминкам.
– А я и не думал плакать! – покраснел Петя.
– Бабушке своей это расскажи, – пренебрежительно бросил Лев. – Ладно, Слон, бывай.
– Странный он, Бобёр, – Петя вздохнул. – Умный, но злой. Злой, но умный.
– Да забудь ты про него, – нетерпеливо оборвал его Фёдор. – Вот что, слушай меня внимательно…
…До начала следующего урока Солонов успел кратко пересказать Пете случившееся. Пересказал – и отнюдь не чувствовал себя предателем. Разобраться в случившемся мог только Ниткин – вернее, разобраться без него вышло бы куда дольше и труднее, если вообще получилось бы.
К чести Петра, выслушал он Фёдора с поистине спартанским хладнокровием. И никаких замечаний, что более подошли бы его, Фединой, маме, не делал. Сосредоточенно кивнул, положил другу руку на плечо и сказал:
– Спасибо, Федь. Я понимаю. Умру, но не пикну. А вечером думать будем. Хотя, сдаётся мне, кой-чего уже сейчас предположить можно… не, не спрашивай. Это всё