Александр Суворов - стр. 9
Умывая, одевая, прихорашивая сына, мать вертела им, как куклой.
– Да стой ты, вертоголов! Да что ты, спишь? Что ты, мертвый? Давай руку! Куда суёшь?! – сердилась она.
Мальчика разбирал смех. Ему уже давно перестали рассказывать сказки, а он их любил. Теперь ему хотелось вполне поверить матери, что в дом их приехал карфагенский полководец Ганнибал, о котором он читал всю ночь. И жутко и смешно: мыслимое ли это дело!
Александр просунул голову в воротник чистой сорочки и, сдерживая смех, прошептал:
– Матушка, слышь ты, Ганнибал-то ведь давно умер!
– Полно-ка чушь городить!
– Да нет же, он умер давным-давно. Чуть не две тысячи лет. Он не мог совсем победить римлян и выпил яд. Он всегда носил с собой яд в перстне.
– Сказки! Идем-ка, вот ты его увидишь своими глазами, живого. Да смотри, веди себя учтиво, смиренно. Смиренье – молодцу ожерелье.
Мать взяла сына за руку, чтобы вести к гостю. Александр уперся. И чем больше уговаривала его мать, тем сильнее он упирался и наконец уронил стул. Возню их в спальной услыхал отец. Разговор его с гостем прервался. Отец приблизился к двери, распахнул ее и сказал:
– А вот, отец и благодетель мой, изволь взглянуть на моего недоросля.
Александр вырвал свою руку из руки матери, вбежал в горницу и, широко раскрыв глаза, остолбенел. За столом сидел важный старик эфиоп с трубкой в зубах. Его завитой напудренный парик лежал на столе.
И гость молча разглядывал Александра. Сшитый на рост кафтанчик Александра мешковат. Из широкого воротника камзола на тонкой шее торчит голова со светлыми, немного навыкате глазами. Лоб мальчика высок. Как ни старалась мать пригладить светлые волосы сына помадой, надо лбом Александра торчал упрямый хохолок.
– Вы, сударь, Ганнибал? – преодолев смущение, недоверчиво спросил Александр.
Старик усмехнулся и, пыхнув дымом, кивнул.
– Подойди к руке! – шепнула на ухо сыну мать. – Не срами отца с матерью.
Александр по тяжелому дыханию отца, не поднимая головы, понял, что тот едва сдерживает гнев, но все же расхохотался… Отец так ловко дал ему крепкий подзатыльник, что мальчишка с разбегу ткнулся в грудь Ганнибала. Старик обнял его, приложил к его губам холодную иссиня-черную руку и посадил рядом с собой на скамью.
– Не гневайся, Василий Иванович, на малого! – добродушно сказал старик. – Не то что дети – и взрослые люди видом моим бывают смущены… Что делать, если я чёрен!
– Нет-нет! – воскликнул Александр, ободренный защитой гостя. – Батюшка не станет меня пороть. Не беспокойте себя, сударь, напрасно. Батюшка знал, наверное, что вы будете к нам, и ведь ничего мне не сказал, а дал мне читать про ваши битвы. Я всю ночь читал… Только… как же это? Да нет! Это не вы, сударь! Что за ерунда! – И Александр опять смутился и смолк.
Отец, угрюмо потупясь, опустился на скамью напротив сына. Мать стояла опустив руки.
– Да полно-ка, Авдотья Федосеевна, с кем же греха не бывает! Да и где же было еще отроку научиться светскому учтивству? И мы с Василием Ивановичем ни шаркунами паркетными, ни вертопрахами не бывали, а вот я – генерал, а Василий Иванович – по должности полковник. Да и что нам чиниться: мы по отцу нашему, блаженной памяти императору Петру Алексеевичу, хотя и гораздо разных лет, братьями должны почитаться. И мой и твоего отца крестный отец, знаешь ли ты, – обратился Ганнибал к Александру, – царь Петр Первый. А я тебе по нему вроде родного дяди.