Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - стр. 37
На следующий день, c наступлением сумерек, Александр отправился навестить мать. Она только что закончила ужинать, и служанки убирали со стола. Царица жестом остановила их и приказала принести скамейку.
– Ты поел? – спросила она. – Велеть принести тебе что-нибудь?
– Я уже поужинал, мама. Был прощальный пир в честь отъезда твоего брата.
– Да, я знаю, он приходил попрощаться со мной перед сном. Что ж, завтра великий день.
– Похоже на то.
– Грустишь?
– Немного.
– Не надо. Ты знаешь, сколько потратил твой отец, чтобы отправить в Миезу половину Академии?
– Почему это – половину Академии?
– Потому что Аристотель там будет не один. С ним его племянник и ученик Каллисфен и еще Теофраст, великий ученый.
– Сколько же отец потратил на это?
– По пятнадцать талантов в год в течение трех лет. Клянусь Зевсом, он может себе это позволить: Пангейские копи приносят ему тысячу в год. Золотом. Он выбросил на рынок уйму золота, помогая друзьям, подкупая врагов, финансируя свои замыслы, так что в последние пять лет цены во всей Греции подскочили почти в пять раз! Даже на философов.
– Вижу, ты в плохом настроении, мама.
– А по-твоему, я должна радоваться? Ты уезжаешь, мой брат уезжает. Я остаюсь одна.
– А Клеопатра? Она тебя любит, и потом, она очень на тебя похожа. Такая молодая, а уже с характером.
– Да, – кивнула Олимпиада. – Конечно.
Несколько тяжелых мгновений прошли в молчании. Во дворе раздавались размеренные шаги сменявшейся на ночь стражи.
– Ты не согласна с отцом?
Олимпиада покачала головой:
– Нет, дело не в том. Наоборот, из всех решений Филиппа это определенно самое мудрое. Дело в том, что моя жизнь нелегка, Александр, и ухудшается с каждым днем. Здесь, в Пелле, меня всегда считали чужой и никогда не принимали за свою. Пока твой отец любил меня, все это было еще терпимо. Но теперь…
– Я полагаю, что отец…
– Твой отец – царь, мой мальчик, а цари не такие, как другие мужчины: цари должны заключать браки, исходя из интересов своего народа, один, два, три раза; они вынуждены оставлять жен из тех же соображений. Им приходится вести непрерывные войны, строить козни, вступать в союзы и разрывать их, предавать друзей и братьев, если потребуется. Ты веришь, что в сердце мужчины такого сорта есть место для такой женщины, как я? Но я не жалуюсь. Несмотря ни на что, я царица и мать Александра.
– Я буду думать о тебе каждый день, мама. Буду писать тебе и приезжать при любой возможности. Но и ты помни, что мой отец лучше множества других мужчин. Лучше большинства из всех, кого я знаю.
Олимпиада встала.
– Я это знаю, – сказала она, подходя к сыну. – Можно обнять тебя?
Александр прижал ее к себе и ощутил на щеках тепло ее слез. Потом он повернулся и вышел, а царица снова села в кресло и долго неподвижно глядела в пустоту.
Клеопатра, только завидев брата, в слезах бросилась ему на шею.
– Эй! – воскликнул Александр. – Я не в ссылку отправляюсь, а всего лишь в Миезу: каких-то несколько часов езды, и ты сможешь навещать меня, когда захочешь, так сказал отец.
Клеопатра вытерла слезы и шмыгнула носом:
– Он говорит так, чтобы тебя подбодрить.
– Вовсе нет. И потом, со мной будут друзья. Я знаю, что кое-кто из них пробует за тобой ухаживать.
Клеопатра пожала плечами.
– Ты хочешь сказать, что никто тебе не нравится? – настаивал брат.