Александр Литвиненко и Полоний-210. Чисто английское убийство или полураспад лжи - стр. 32
Итак, таллий (а не полоний!) в организме больного все-таки был обнаружен! Учтем это. Таллий, даже не радиоактивный – тоже весьма опасный яд. Кстати, и выпадение волос у больного вполне согласуется с версией таллиевого отравления.
«После обнаружения таллия они приняли решение перевести его в другую больницу, к этому моменту подключилась и полиция. До того мы могли говорить что угодно и просить сколько угодно, никто нас не слушал. В новом госпитале, в гематологическом отделении, он с первого дня начал давать показания. Полицейские эти просто преклонялись перед ним за то, что он в таком состоянии давал показания. Ему давали все время обезболивающее, но я не знаю, как он это вынес. Мне потом объяснили, что раздражение, которое у него было в горле – это все было внутри, кишечник, пищевод, желудок, все было в этих язвах (плачет).
Когда ему назначили этот антидот, ему принесли его в виде порошка. А он не совсем растворялся, там оставались такие острые кристаллики, ему было так больно… И когда он давал показания по 3–4 часа, я даже просила их не пускать, когда он засыпал, чтобы дать ему отдохнуть хоть немного».
Странности продолжаются: Литвиненко, который якобы уже «не мог говорить» – тем не менее, был способен давать показания полиции, причем по 3–4 часа ежедневно! Правда, это – якобы – был такой подвиг, что полицейские «просто преклонялись перед ним». Но ведь полицейским вообще не следовало требовать от больного совершать подвиги, чтобы потом «преклоняться»! Мы все-таки живем в XXI веке: когда больной не может говорить – они вполне могли взять его показания в письменной форме, или с помощью компьютера. Это нормальная практика. И если Литвиненко все-таки давал показания устно – значит, как ему, так и полиции это было проще. Значит, говорить он вполне мог без существенных проблем.
Более того: несмотря на свою «неспособность говорить», Литвиненко, как предполагают, еще успел дать интервью, и не одно! Впрочем, вопрос об его интервьюерах темен (мы его подробно рассмотрим в главе 6). Но одно совершенно достоверно: он дал интервью ВВС и ноября (его полный транскрипт мы приведем). Значит, даже на одиннадцатый день после своего предполагаемого отравления Литвиненко вполне был в состоянии говорить (другое дело, что, похоже, не особенно горел желанием это делать).
Впрочем, давать показания полиции он начал только после своего перевода в University College Hospital – что произошло 17 ноября. И в этот день, и в следующие, он, очевидно, говорить еще мог. Да и не только говорить:
«В понедельник, это было в последнюю неделю, его перевели из гематологического отделения в реанимацию. Если, когда его перевезли в эту больницу, он еще вставал, даже походил немного, чуть обустроил себе кровать, пошел в душ, кран починил – то, когда его перевели на третий этаж и подключили ко всем трубкам… Не то, чтобы я поняла, что это уже конец, но я поняла, что это нехорошо».
В понедельник «в последнюю недель» – это ведь уже 20 ноября. Мы специально выделили слова про «починенный кран». Согласитесь, они плохо сочетаются с образом «умирающего». Некоторые ведь и в абсолютно здоровом состоянии починить кран не способны – а Литвиненко починил. Хотя, якобы, был уже практически при смерти!
Литвиненко в реанимационной палате (уже в UCH)