Александр и Таис. История одной любви. Книга первая. Том 1 - стр. 24
Александр спрашивал о Приене, о пришедших из Афин письмах, о ее настроении и планах, а ей хотелось, чтобы он говорил о случившемся: может быть, успокоил ее смятение, может быть, подтвердил ее надежды. Но он не говорил об этом. И она подчинилась ему.
В воротах их, нет – его, уже поджидали «отцы города» с ключами и поздравлениями. И все пошло своим чередом. Ее украденное время закончилось. Таис оставалось полдня, чтобы прийти в себя и снова обрести почву под ногами.
Вечером все встретились в Одеоне на концерте, потом пошли пировать и праздновать прямо на агору, где в портиках вокруг фонтана были расставлены столы и ложа. Было так много радостных людей! Помимо приглашенных, вокруг толпился почти весь город, создавая атмосферу народного гуляния. О подарках и оригинальных поздравлениях подумала не одна Таис. Рапсодов сменяли акробаты, прыгавшие на одной руке, комические номера чередовались с массовыми танцами. Какой замечательный, насыщенный день, и как весело он завершался в атмосфере всеобщей гармонии и любви, как в одной большой и очень счастливой семье. Пусть бы этот день не кончался никогда. Таис ушла на миг в себя и еще раз вызвала в памяти этот удивительный момент – о, Афродита, он, наконец, ее поцеловал! Она закрыла глаза и провела пальцами по губам; невероятно, чтобы он притворялся, так притворяться невозможно. О, если бы он чувствовал, воспринимал это так же, как она! Таис вздохнула тяжко и сладко, и рассеянно подняла глаза. Но нечто заставило ее стряхнуть томную рассеянность. Таис напрягла зрение и ударилась о тяжелый ледяной взгляд Гефестиона.
Как неожиданно выяснилось, Таис любила осень. Скорее всего это объяснялось просто: прекращалась убийственная жара. Хотя, если пофантазировать, можно было найти более романтические причины. Деревья с усыхающими, жесткими как кожа листьями пробуждали печаль о скоротечности и бренности жизни. Смерти не избежать, весна, конечно, настанет, ведь природа бессмертна, но прежде всему предстоит умереть – деревьям, травам, цветам. Таис скользнула глазами по колючему гранатовому дереву. Листья его облетели, а оставшиеся неубранными яблоки потрескались, и их клевали птицы. Рядом застыли кусты с серыми, засохшими соцветиями, а одно-два уцелевших упрямо голубели и напоминали ей о том, как прекрасны они были в начале лета – свежи, ароматны, ярки. Да, они отцвели и увяли, а Таис цветет. Сейчас, в 21 год она прекрасна и свежа, как никогда. Самое время жить, любить и быть счастливой. Да, именно так. Жить и любить еще не делают ее полностью, безоговорочно счастливой. Быть любимой сделало бы ее самой счастливой в ойкумене. Несомненно.
Прошло почти два бесконечных месяца с тех пор, как она в последний раз видела Александра. Тогда у нее хватило решимости или легкомыслия напомнить о себе. Все вполне удачно сошло с рук, так что ее поступок не показался неуместным и вызывающим. Сейчас жизнь не давала ей удобного повода. Да и сама она не хотела быть женщиной, которая заставляет обращать на себя внимание. Ей хотелось быть женщиной, на которую обращают внимание по своей воле и сильному желанию. Она считала, что вполне достойна этого. А если нет, то «покажите мне лучшую.»
Чтобы в этом лишний раз убедиться, Таис достала медное зеркало, плеснула на него водой и погляделась. Серые глаза смотрели грустно, но это проходяще, а все остальное не вызывало нареканий. Рот со времен детства мало изменился – такой же пухлый и изогнутый коромыслом. Его капризность уравновешивал аккуратный нос, слегка скругленный книзу. С носом ей повезло, а ведь это та часть лица, которая у многих вызывает наибольшие претензии. Между бровями ее любил целовать Фокион. «Почему в лоб, это по-отечески, что ли?», – шутила Таис. Он отвечал, что не в лоб, а между бровями, где чувствуется какая-то пульсация, незащищенность. Теперь ее уже давно никто не целовал; ни по-отечески, ни по-мужски, никак.