Александр I - стр. 49
Горожане: 1 500 000.
Крестьяне: 32 600 Из них помещичьих 19 600 Казенных – 13 000 000.
Общая сумма государственных доходов (по данным на 1796 год): 73,1 млн руб.
Общая сумма государственных расходов: 78,2 млн руб. Из них: 11,2 % на императорскую фамилию, 37,4 % на армию и флот, 47,9 % на внутреннее управление, 30,2 млн руб. на госаппарат.
Налоги. Подать и оброк – 24,7 млн руб. Косвенные налоги (на вино и соль) – 27,2 млн руб. Доходы от горнозаводской промышленности и внешней торговли – 12 %.
Дефицит бюджета: хронический. Государственный долг равен трем годовым бюджетам[81].
Далее события принимают необратимый характер.
Единственный верный Павлу приближенный, Ростопчин, становится жертвой собственной интриги и сначала лишается доверенности императора, а 20 февраля и вовсе «по прошению уволен от всех дел»; часть этих дел передана Палену; отношения Павла с Марией Феодоровной ухудшаются до того, что повсеместно распространяется слух о готовящемся развенчании брака; любезные агенты Наполеона, считавшегося союзником Павла, мадам Шевалье и госпожа де Боннейль, аккуратно стравленные Паленом, вопреки их собственным намерениям и жестким инструкциям начальника французской тайной полиции Фуше, работают друг против друга и совместно – на заговорщиков (стало быть, и на Британскую корону); Пален на несколько дней попадает в опалу, но при содействии Кутайсова из нее выбирается; 9 марта Павел интересуется у Палена, знает ли тот о готовящемся заговоре; от неожиданности столичный генерал-губернатор решается на единственно спасительную дерзость – он признается, что не только знает о заговоре, но и сам в нем участвует, чтобы выведать имена заговорщиков и пресечь зло в корне, – Павел верит.
В тот же день Пален имеет решительное объяснение с наследником.
Александр уговаривает отсрочить переворот до 11 марта, когда будет дежурить третий батальон Семеновского полка, преданный цесаревичу, предающему отца.
…Можно долго рассуждать о том, что стало главной причиной переворота: падение ли Зубовых и посягательство на права дворянства; «французский» ли вектор внешней политики Павла; катастрофическое ли неумение царя щадить самолюбие приближенных и создавать доверительную атмосферу в семье.
Можно размышлять над тем, какую роль сыграло раздражение высших церковных иерархов самочинным «плановым руководством» судьбами христианства на Руси (вмешательство в самый строй церковной жизни они снесли бы скорее, чем покушение на эсхатологию).
Можно – справедливо! – сетовать на то, что Павел, отказавшись в неприкосновенности сохранить пышный екатерининский застой, не увлек дворян новыми идеями, сулящими им выгоду; что, замыслив совместный с Наполеоном поход на Индию и непосредственно вторгшись в сферу государственных интересов Англии, он нарушил «закон расширения» границ Российской империи, которая не имела опыта и традиции колониальных войн, наращивала свой объем за счет экспансии; что тем самым подтолкнул Лондон к финансовому соучастию в заговоре…
Главное же – по крайней мере для нашего сюжета – состоит в том, что ничего бы не произошло, если бы воля к власти, воля к собственной государственной мечте не оказалась в уклончивом Александре сильнее воли к чести и долгу.
ГОД 1801.
Март. 11.
Санкт-Петербург.