Александр Грин - стр. 10
Мои отношения с Александром Степановичем начались так же, как они обычно начинались и с другими «женихами». Ко мне на квартиру пришла незнакомая девушка и сказала, что ее сводный брат, А. С. Гриневский, сидит с января 1906 года в «Крестах». До сих пор она, Наталья Степановна, сама ходила к нему на свидания и делала передачи, но в мае ей придется уехать <…>, и она просит меня заменить ее. <…>
Я начала хлопотать о разрешении мне свидания с Александром Степановичем, а он – писать мне. Его письма резко отличались от писем других «женихов» и не-женихов, писавших мне из тюрем. Почти все жаловались… Но Гриневский писал бодро и осторожно. Письма его меня очень интересовали.
В мае выяснилась судьба Александра Степановича. Его приговорили к ссылке в Тобольскую губернию и перевели в пересыльную тюрьму. Наталья Степановна была еще в Петербурге и потому, когда я получила разрешение на свидание, мы пошли с ней в тюрьму вместе. Это свидание с незнакомым человеком, на днях отправляющимся в далекую ссылку, было для меня очередным делом. Я от него ничего не ожидала. Думала, что этим свиданием окончатся наши отношения с Гриневским, как они кончались с другими «женихами». Однако оно кончилось совсем по-иному и для меня значительно. <…>
Александр Степанович вышел к нам в потертой пиджачной тройке и синей косоворотке. И этот костюм, и лицо его заставили меня подумать, что он – интеллигент из рабочих. Разговор не был оживленным. Александр Степанович и не старался оживить его, а больше присматривался.
«Сначала ты мне совсем не понравилась, – рассказывал он впоследствии, – но к концу свидания стала как родная».
Дали звонок расходиться. И тут, когда я подала Александру Степановичу руку на прощание, он притянул меня к себе и крепко поцеловал. До тех пор никто из мужчин, кроме отца и дяди, меня не целовал; поцелуй Гриневского был огромной дерзостью, но, вместе с тем, и ошеломляющей новостью, событием»>26.
Они расстались, и через две недели Вера Абрамова прочитала в письме Гриневского волнующие строки: «Я хочу, чтобы вы стали для меня всем: матерью, сестрой и женой».
Дальнейшие события развивались стремительно. Вскоре Гриневского отправили на 4 года в ссылку в г. Туринск Тобольской губернии. Прибыл он туда в начале июня, а через два дня бежал. С помощью эсеров добрался до Москвы и попросил направить его работать пропагандистом в Петербург. Ему отказали, хотя пропагандист он был талантливый. Гриневского называли «гасконцем», так как он любил прибавлять к фактам небылицы, а в деле пропаганды и подпольной печати это было опасно. Но ему сказали, что партия нуждается в агитке для распространения в войсках. Гриневский ответил: «Я вам напишу!».
А задолго до этого, когда он только начинал свой путь в революцию и ему поручали написать прокламацию, то он всегда стремился придать ей необычайную для такой литературы беллетризованную форму.
Однажды товарищ по революционной работе Наум Быховский, прочитав прокламацию, составленную Грином, заметил: «А знаешь, Гриневский, из тебя мог бы получиться писатель!».
Действие этих слов имело удивительную силу.
«Это было, – рассказывал Грин, – как откровение, как первая, шквалом налетевшая любовь. Я затрепетал от этих слов, поняв, что это то единственное, что сделало бы меня счастливым… Зерно пало в душу и стало расти. Я нашел свое место в жизни»