Алекс: восхождение дьявола - стр. 2
Отец годами пытался поломать меня своими наставлениями не допускать ошибок и делать так, чтобы выходило сразу и правильно. Делал вид, что ему не все равно, что чувствую я. Я же не поддавался на провокации. Незачем мне закалять характер, когда я и так им доволен в полной мере. Дело не во мне ведь, и даже не в том, что я испорчен или не внимателен, а в отце моем кроется главная проблема. В бесчувственном отце, холодном и вечно занятым своим угольным детищем, переходящем из поколения в поколение.
Как успешный владелец единственной работающей шахты в городке и начальник сотен подчиненных, для каждого из которых он искал собственный подход, а потому никто из его подчинения не уходил, мой отец, как ни парадоксально это бы не прозвучало, не мог справиться со своим сыном. Он не понимал, что я не хочу и не стану подстраиваться под немодные и порядком устаревшие шаблоны, которые он слепил «на отвали» когда-то давно, когда время на то бесполезное занятие было, и пичкал меня ими раз в неделю, когда приходил в гости. Да, всего лишь раз в неделю я виделся с отцом. Остальное время был предоставлен сам себе.
Я – это я, а не точная копия папочки, который натворил дел по молодости, нападался себе с ого-го каких высот, шишек на всю жизнь понабивал, а теперь хвалится, что решил все проблемы силой духовного равновесия и стойкости характера. Детей наклепал от разных женщин, иными словами, мой папаша, и все, управился…
Тоже мне, духовность.
Было б на кого равняться, я бы с радостью, да вот только не на отца. А меня то и делали, что сравнивали с ним, и результат тех сравнений был не в мою пользу. И каждый раз, когда это происходило, я понимал, что все больше и больше теряю любовь к отцу только потому, что он лучше, чем я.
А те, кто нас сравнивал, чтобы меня задеть посильней и вызвать приступ неконтролируемого бешенства вперемешку с обидой на весь мир, в том числе и внутрисемейный, то есть мама моя, обожали акцентировать внимание на ослепляющей яркости этого контраста. Да просто выводило из себя, плющило до безумия, что в моей персоне не видят и не хотят видеть уникальности, с моей гениальной личностью не считаются! Зато непомерно раздутую личность моего недалекого папочки, помешенного на выпивке и сексе, кто-то ненавидел, а кто-то боготворил, разбрызгивая слюни от обезьяньего восторга на рядом стоящих людей, но все равно со всех углов говорили о нем, не переставая. О нем, подлеце высокомерном, циничном болване и эгоисте, а не обо мне трезвонили эти ханжи без конца!
Я же, как пустое место по сравнению с отцом, не был предметом жестких сплетен, либо же слюнявых лобызаний. Всего лишь сын большого человека, он не стоит того, чтобы о нем говорили.
А я ведь тоже человек, живой человек, со своим характером, достижениями. Я достаточно умен и вовсе не урод, хотя мог бы быть немного посмазливей, если б не грубые черты лица и гадкий, ненавистный, пугающий взгляд неестественно синих глаз, доставшийся от отца всем его детям, в том числе и мне.
В отличие от сестры Линды, сутулой крашеной блондинки, которая и мордой, и конституцией тела вышла точной копией папаши в молодости, только без щетины и других причиндалов, свойственных мужикам, я выглядел более нежно и, можно сказать, женственно, нежели она.