Аквариум как способ ухода за теннисным кортом - стр. 17

, и, когда мы пришли, я был восхищен тем, что нас запросто пропустили, а он знает музыкантов этой группы. Чуть позже мы ходили на Мифов, и через какое-то время хождение на сейшн для меня стало привычным занятием. Но мне так и не посчастливилось послушать Санкт-Петербург, в котором, как выяснилось, играл сам Никита. Они в это время уже не играли вместе, а трансформировались в Большой железный колокол. Мне было чрезвычайно лестно, что я могу бывать среди этих людей. Также я уже самостоятельно ходил в Тряпку (Текстильный институт) на Землян.

Как-то я случайно встретил Олю Голубеву. Оказывается, она с семьей переехала на улицу Рылеева совсем рядом со мной, и я теперь мог ходить к ним с Лешей слушать музыку. К ним часто приходили гости, и совершались церемонии слушания Dark Side Of The Moon и Jesus Christ Superstar. Каждый раз это было таинство. В то время это действительно воспринималось именно так, разговаривать было невозможно, музыку можно было только впитывать.

Еще когда я приезжал в отпуск из армии, мы познакомились с Андреем Усовым, которого все просто звали Вилли. У него был теплый гостеприимный дом, и на все праздники собиралась прекрасная компания. Он очень любил показывать слайды, а потом все непременно пели любимые песни Beatles, Stones и Саймона и Гарфанкеля. У него было много пластинок, и я очень полюбил Кэта Стивенса – Teaser And The Firecat. К тому времени мой брат Андрей купил стереофонический проигрыватель «Вега-101», и друзья уже безбоязненно давали мне любые пластинки. А Сэнди подарила мне двойной сборник Beatles 1967–1970. Это была моя первая настоящая пластинка.

Я продолжал работать в подвале и мечтал купить магнитофонную приставку «Нота» и приемник, на которые мне было никак не накопить. Но я чувствовал, что на такой работе долго не выдержу, и весной все-таки решил снова перевестись в экспедиторы. Я уже не мог сидеть на одном месте, а работа экспедитором давала бо́льшую степень свободы и чуть больше свободного времени. Я продолжал заниматься музыкой, постепенно увеличивая продолжительность занятий, начинал входить в ритм интенсивной работы, и меня тащило все дальше. Я подтянулся по теоретическим предметам и чувствовал некоторую уверенность в себе. За месяц до экзаменов я взял отпуск и стал заниматься по восемь часов в день. Никита Зайцев собирался поступать в училище им. Римского-Корсакова, и я решил идти туда же, хотя училище им. Мусоргского было совсем рядом, на Моховой. В этом был определенный снобизм: училище им. Римского-Корсакова было при Консерватории и котировалось выше, к тому же Анатолий Кондратьевич хорошо знал тамошних педагогов и рекомендовал мне идти туда. Лена Емельянова, с которой мы раньше вместе учились, тоже училась там и теперь уже заканчивала.

Когда мы с Никитой встретились на консультации, он познакомил меня со своим другом пианистом Сережей Курехиным, которого он пригласил как концертмейстера. Консультация – это когда ты играешь экзаменационную программу не перед комиссией, а непосредственно перед преподавателем, который набирает класс. Как правило, после консультации он уже примерно представляет себе, кого он хотел бы видеть в числе своих учеников. Помню, мы стояли и о чем-то разговаривали, а Сергей читал ноты. Выяснилось, что они с Никитой не репетировали вместе, и Курехин предполагал играть экзаменационную программу прямо с листа. Никто из нас не поступил. Я нисколько не обломался, а Анатолий Кондратьевич сказал, что готов заниматься еще год – он был абсолютно уверен в том, что на следующий год я непременно поступлю, и выбрал более сложную и выигрышную программу. Я решил летом отдохнуть, а с осени снова интенсивно заняться подготовкой в училище.