Академия тишины - стр. 4

И, наверное, не только меня.

Я прошла в кухню, в гостиную, поднялась в свою комнату – чистую и проветренную. Снова спустилась вниз. В гостиной на одном из столиков лежал единственный предмет, официально оставшийся от Корнелии – шкатулка с рукоделием. И хотя вышивка и вязание было последним, что ассоциировалось у меня с бедовой женщиной, давшей мне («Нам!») жизнь, я открыла бронзовую крышку и стала медленно перебирать металлические ножницы разных размеров в кожаных футлярах, пухлые игольницы, спицы, взяла в руки поблекшие от времени мягкие клубки мохнатых ниток, сжала пальцы. Ойкнула – воткнутая в клубок иголка впилась в ладонь.

- Корни..?  - хриплый голос отца за спиной заставил вздрогнуть ещё сильнее, чем от укола иглой. Я медленно обернулась и посмотрела в его оплывшее, постаревшее, но такое родное лицо. Лицо застывшее, посеревшее, словно он увидел призрака – в каком-то смысле так оно и было.

А ведь за все эти годы он ни разу не называл мать по имени в моём присутствии - имя я узнала только в Академии, от Джеймса.

- Нет, папа, это я. Джейма.

Вздохнула и добавила:

- Чаю?

3. Глава 2.

Над горячими чашками поднимается лёгкий серебристый дымок, тает в воздухе. Сложно сказать, в чём заключается магическое воздействие этих самых чашек - в гладком ли фарфоре, мягко согревающем пальцы и ладони, в самом ли напитке, в этом объединяющем таких разных людей ритуале - почти синхронном вознесении молитв незримым чайным богам при поднятии чашек по неизменной траектории от солнечного сплетения к губам?

Главное, целебный эффект ритуала чаепития несомненен.

- У мамы был дар. Она наложила на меня заклятие изменения внешности, но нашёлся маг, который смог его снять. 

- Заклятие изменения внешности? – отец был растерян. – Зачем, Джей?

- А зачем она сбежала от нас, пап? – вопросом на вопрос ответила я и поставила чашку на стол. – Зачем и куда? Ты никогда мне ничего о ней не рассказывал. Никогда и ничего!

Отец выглядел смущённым, растерянным. Но не виноватым. Так смущался старенький дедушка Ларса, когда проливал суп, не справившись с ложкой, или обнаруживал, что не до конца застегнул штаны – очень искренне, но как-то поверхностно, словно бы по заведённому порядку.

- Ты и не спрашивала никогда, Джей…

Нет, так мы никуда не продвинемся.

- Почему ты сегодня не в лавке?

- Взял помощника пару месяцев назад. Спина, знаешь ли, побаливает, а дела идут неплохо, доход позволяет.

- Почему она ушла, пап?

Отец поперхнулся, потом пристально оглядел богатый обильный стол: ветчина, палка кровяной колбасы, вяленое мясо, запечённая с овощами говядина, пирог с яблоком. Поправил примятую льняную скатерть, пошевелил пальцами, переставил местами солонку и перечницу. Покосился на неровно стоящие в деревянной салфетнице салфетки. Почесал округлую лысоватую голову.

- Не знаю. Я очень плохо знал её на самом деле. Очень плохо и очень недолго, если можно так выразиться. Мы были весьма… разные, Джей. Да ты, наверное, и сама это понимаешь. Ты же у меня такая умная девочка. Честно говоря, мне даже немного жаль, что… - он не договорил, провёл пальцами по пряди моих волос, но я поняла недосказанную мысль. – Эта красота не принесла ей счастья. Она не была счастлива, Джей – ни до встречи со мной, ни после. У неё была какая-то история до меня, если можно так выразиться, но я не расспрашивал, а она сама почти ничего о себе не рассказывала. Я и не настаивал, потому что был рад просто… Ты такая юная, наверное, ты, как и все девушки, думаешь, что отношения, дети меняют жизнь кардинально, вытаскивают из тьмы к свету, но это… не совсем так. Рано или поздно ты всё равно остаёшься наедине с самим собой и со своими демонами. Мне очень жаль, Джей. Я не знаю, почему она ушла и куда.