Академик Ландау. Как мы жили. Воспоминания - стр. 16
Шальников оформил доверенность. Зарплата медсестрам при Дау была обеспечена, но надо что-то продавать. Продавать есть что, но нет сил встать!
14 января 1962 года позвонили из больницы: «Приезжайте с семьей прощаться. Эту ночь ваш муж не переживет». Ландау умирает. Я уже не кричала, не рыдала. Только помню полное опустошение и отупение. Все мысли голову покинули, все опустошилось.
Вбегает Леля:
– Кора, комитету физиков опять нужны деньги!
Я собрала все свои силы и тихо, не своим голосом ответила так:
– Леля, мне только что сообщили: Дау умирает. Денег у меня больше нет. Есть только Гарик.
Леля выскочила, побежала в институт, всех оповестила:
– Кора сказала: денег комитету физиков она больше не даст, потому что Дау все равно умрет, а у нее есть Гарик.
Вот какие бывают интеллигентные люди. А я ведь была в дружбе с ней! Вот так, друзья по черный день!
Я слышала, как вошел Гарик, что-то спросил, а на меня навалилась всепоглощающая, невыносимая тяжесть моего существования. Я не могла открыть глаза и пошевельнуться, сказать моему мальчику, что я жива. Не хватало сил. Гарик вызвал «скорую». Меня начали колоть, потом врач сказал, что меня надо немедленно забрать в больницу: давление 60 на 40, и сердце сдает.
В моем опустошенном мозгу возникла мысль: «Это они мне в больнице хотят сообщить об уже состоявшейся смерти Дау». «Больница» – это слово наводило ужас:
– Нет, нет. В больницу ни за что! Я не хочу в больницу, у меня нет сил! Умоляю, насильно не везите в больницу!
Я беспомощно цеплялась сама не знаю за что. Хотелось верить в надежду на жизнь Дау.
Кто-то подошел и сказал: «Пожалейте сына. Ему будет очень тяжело ухаживать за вами. Вас необходимо госпитализировать».
Приехала моя племянница Майя. Она сказала:
– Кора, ведь Гарик все ночи напролет проводит у твоей двери.
Бедный мой мальчик. Я этого не знала. Согласилась ехать в больницу.
– Майя, а ты останешься с Гариком?
– Да, останусь.
– Ты только сразу что-нибудь продай. Все деньги из дома у меня забрали Лифшицы. Корми Гарика.
– Хорошо. Я все сделаю.
В больнице Академии наук меня уже три дня ждала отдельная комфортабельная палата. Но в ней нет телефона, и я не знаю, что там в больнице № 50. Наступила ночь. В сердце вполз щемящий страх. Все еще звенят слова: «Надежды больше нет. Ландау умирает». Что-то мешает лежать. Это оказались радионаушники. Я положила их на тумбочку. Вдруг в тишине ночи раздались тихие траурные мелодии. Они неслись с тумбочки из невключенных наушников. Я тщательно завернула их в толстое мохнатое полотенце, запрятала в тумбочку. Но траурные мелодии нарастали. Звуки шли из розетки радиосети. К этой душераздирающей музыке еще добавился странный шелест бумаги. Открываю глаза: на меня сыпятся газеты, в которых некрологи, некрологи, некрологи! Газеты издают удушливый запах свежей краски. Я начинаю задыхаться, с трудом надеваю халат, цепляясь за стены, открываю дверь в коридор. Там приглушенный свет, запах краски и музыка исчезли. Навстречу идет медсестра.
– Почему вы не спите?
– Сестричка, милая, где-нибудь на этаже есть городской телефон?
– Сейчас глухая ночь. Куда вы будете звонить?
– В больницу № 50. Там дежурный физик снимет трубку.
Медсестра привела меня к телефону. Набрав номер, я спросила о состоянии Ландау. Ответили сейчас же: «Улучшений нет». Видно, им там не до сна.