Агробление по-олбански - стр. 11
– Так, все, хватит, – остановил ее Жан. – Сержант, задокументируйте, кто и при каких обстоятельствах задержал преступника.
– Я! – гордо заявила все та же служащая. – Месье, как только он вошел весь голый, ну и опять: ку-ку – и вдруг запрыгнул на стойку перед кассой, как петух, пролез сквозь решетку – и к сейфу…
– Объясните месье Пьеру, – попытался вежливо прервать ее Жан.
Когда сумасшедшего выводили и сажали в машину, Жан краем уха слышал, как служащая рассказывала, что она, схватив за ногу преступника, в течение тридцати семи минут удерживала его болевым приемом.
От всего услышанного Жан почувствовал боль в области печени. Дай бог, температура была тридцать семь.
– Хороша женщина? – спросил Жан у Кукушки.
– Хороша, – смутившись, ответил тот.
По глазам Жан увидел, что в башке этого парня происходит то же самое, что и в его собственной.
Да, они оба влюбились – в женщин, им уже недоступных.
– А почему голый пришел? Чтобы лица никто не запомнил?
– Чтобы произвести впечатление! – гордо дернул бровью горе-грабитель.
– Кукушка, Кукушка, сколько будешь сидеть? – спросил Жан.
Когда солнце, словно сырой желток из разбитой скорлупы дня, коснулось языка Эйфелевой башни, Жан прогуливался между пустеющими рядами филателистов и разглядывал марки с балеринами, космонавтами и женщинами времен Ренессанса.
Инстинктивно же он искал птиц, особенно кукушек, и он их нашел – уже после того, как торговцы значками подсказали ему страну производителя значка – Россию. Два араба, менявшие валюту по сходной цене, пытались всучить Жану австралийские доллары. Фальшивку.
Если взять вышедшие из обращения аргентинские аустралии и отрезать боковую полосу с надписью: «Аргентинский банк», то остается лишь наименование банкнот, очень похожее на название страны.
Так время разделяет день и ночь, так солнце достигает Австралии.
Всё в этом городе, не только арабы, но и день, и ночь, – сплошь фальшивомонетчики.
Инфляция, обменные пункты в банках. Ночью жизнь становится дороже.
Жан сидел в русском кафе на Монмартре и размышлял о прошедшем дне: что он сделал? – поймал сумасшедшую Кукушку, упек в больницу. Чуть было не сжил одного чернокожего с белого света. Отправил двух нищих арабов-скворцов назад в Африку, хотя осень еще не наступила. Глубоко порочный город глумился над чистой природой человека. Нравственная проблема в духе Достоевского и Монтеня. Жан вспомнил, как в детстве в его родном городке Сен-Жю-ан-Шасе посещал уроки русского языка, которые давал эмигрант, бывший офицер Красной армии, убежавший в американский сектор. Он-то и читал им Чехова, Толстого, Достоевского, рассказывал о Сталине.
В кафе музыканты в красных рубахах, в жилетах и с кушаками играли на скрипках «Цыганочку». Аккомпанировали ярко накрашенные девицы.
И почему в этом городе о любви поют кукушки, а не соловьи?
Всё один к одному, думал Жан, возвращаясь поздно ночью из кафе. Самое время написать рапорт и уехать в Россию.
Таксист, по всей видимости, эмигрант, колесил по ночному городу в поисках нужной улицы или хоть какого-нибудь указателя, вглядываясь в таблички и в который раз проезжая поворот на Ломбар. Как ни странно, это забавляло Жана, Жан был доволен.
В голове то и дело возникала обнаженная девушка:
Мост Дез-ар – девушка.
Мост Сен-Мишель – девушка.